Page 307 - Анна Каренина

бывало. – Ну, ложитесь, я тушу свечку.
– А мне без свечки виднее то, что я вижу и о чем я молился. Вот чуть было не сказал
секрет! – весело засмеявшись, сказал Сережа.
Когда унесли свечу, Сережа слышал и чувствовал свою мать. Она стояла над ним и
ласкала его любовным взглядом. Но явились мельницы, ножик, все смешалось, и он заснул.

XXVIII

Приехав в Петербург, Вронский с Анной остановились в одной из лучших гостиниц.
Вронский отдельно, в нижнем этаже, Анна наверху с ребенком, кормилицей и девушкой, в
большом отделении, состоящем из четырех комнат.
В первый же день приезда Вронский поехал к брату. Там он застал приехавшую из
Москвы по делам мать. Мать и невестка встретили его как обыкновенно; они расспрашивали
его о поездке за границу, говорили об общих знакомых, но ни словом не упомянули о его
связи с Анной. Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и
Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак;
что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же
своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
– Если свет не одобряет этого, то мне все равно, – сказал Вронский, – но если родные
мои хотят быть в родственных отношениях со мною, то они должны быть в таких же
отношениях с моею женой.
Старший брат, всегда уважавший суждения меньшего, не знал хорошенько, прав ли он,
или нет, до тех пор, пока свет не решил этого вопроса; сам же, с своей стороны, ничего не
имел против этого и вместе с Алексеем пошел к Анне.
Вронский при брате говорил, как и при всех, Анне вы и обращался с нею как с близкою
знакомой, но было подразумеваемо, что брат знает их отношения, и говорилось о том, что
Анна едет в имение Вронского.
Несмотря на всю свою светскую опытность, Вронский, вследствие того нового
положения, в котором он находился, был в странном заблуждении. Казалось, ему надо бы
понимать, что свет закрыт для него с Анной; но теперь в голове его родились какие-то
неясные соображения, что так было только в старину, а что теперь, при быстром прогрессе
(он незаметно для себя теперь был сторонником всякого прогресса), что теперь взгляд
общества изменился и что вопрос о том, будут ли они приняты в общество, еще не решен.
«Разумеется, – думал он, – свет придворный не примет ее, но люди близкие могут и должны
понять это как следует».
Можно просидеть несколько часов, поджав ноги в одном и том же положении, если
знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает, что он должен
сидеть так с поджатыми ногами, то сделаются судороги, ноги будут дергаться и тискаться в
то место, куда бы он хотел вытянуть их. Это самое испытывал Воинский относительно света.
Хотя он в глубине души знал, что свет закрыт для них, он пробовал, не изменится ли теперь
свет и не примут ли их. Но он очень скоро заметил, что хотя свет был открыт для него лично,
он был закрыт для Анны. Как в игре в кошку-мышку, руки, поднятые для него, тотчас же
опускались пред Анной.
Одна из первых дам петербургского света, которую увидел Вронский, была его кузина
Бетси.
– Наконец! – радостно встретила она его. – А Анна? Как я рада! Где вы остановились?
Я воображаю, как после вашего прелестного путешествия вам ужасен наш Петербург; я
воображаю ваш медовый месяц в Риме. Что развод? Всь это сделали?
Вронский заметил, что восхищение Бетси уменьшилось, когда она узнала, что развода
еще не было.
– В меня кинут камень, я знаю, – сказала она, – но я приеду к Анне; да, я непременно
приеду. Вы не долго пробудете здесь?