Page 398 - Анна Каренина

В публичном заседании комитета было много народа и почти все общество. Левин
застал еще обзор, который, как все говорили, был очень интересен. Когда кончилось чтение
обзора, общество сошлось, и Левин встретил и Свияжского, звавшего его нынче вечером
непременно в Общество сельского хозяйства, где будет читаться знаменитый доклад, и
Степана Аркадьича, который только что приехал с бегов, и еще много других знакомых, и
Левин еще поговорил и послушал разные суждения о заседании, о новой пьесе и о процессе.
Но, вероятно, вследствие усталости внимания, которую он начинал испытывать, говоря о
процессе, он ошибся, и ошибка эта потом несколько раз с досадой вспоминалась ему. Говоря
о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России, и о том, как было бы
неправильно наказать его высылкой за границу, Левин повторил то, что он слышал вчера в
разговоре от одного знакомого.
– Я думаю, что выслать его за границу – все равно что наказать щуку, пустив ее в воду,
– сказал Левин.
Уже потом он вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им за свою, мысль, услышанная
им от знакомого, была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона
газеты.
Заехав со свояченицей домой и застав Кити веселою и благополучною, Левин поехал в
клуб.

VII

Левин приехал в клуб в самое время. Вместе с ним подъезжали гости и члены. Левин не
был в клубе очень давно, с тех пор как он еще по выходе из университета жил в Москве и
ездил в свет. Он помнил клуб, внешние подробности его устройства, но совсем забыл то
впечатление, которое он в прежнее время испытывал в клубе. Но только что въехав на
широкий полукруглый двор и слезши с извозчика, он вступил на крыльцо и навстречу ему
швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал в
швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу,
чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и
увидал, входя по отлогой ковровой лестнице, статую на площадке и в верхних дверях
третьего, состарившегося знакомого швейцара в клубной ливрее, неторопливо и не медля
отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, – Левина охватило давнишнее впечатление клуба,
впечатление отдыха, довольства и приличия.
– Пожалуйте шляпу, – сказал швейцар Левину, забывшему правило клуба оставлять
шляпы в швейцарской. – Давно не бывали. Князь вчера еще записали вас. Князя Степана
Аркадьича нету еще.
Швейцар знал не только Левина, но и все ето связи и родство и тотчас же упомянул о
близких ему людях.
Пройдя первую проходную залу с ширмами и направо перегороженную комнату, где
сидит фруктовщик, Левин, перегнав медленно шедшего старика, вошел в шумевшую
народом столовую.
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям
попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие,
люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в
швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться
материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и
старый князь, и Вронский, и Сергей Иванович.
– А! что ж опоздал? – улыбаясь, сказал князь, подавая ему руку через плечо. – Что
Кити? – прибавил он, поправляя салфетку, которую заткнул себе за пуговицу жилета.
– Ничего, здорова; они втроем дома обедают.
– А, Алины-Надины. Ну, у нас места нет. А иди к тому столу да занимай скорее место,
– сказал князь и, отвернувшись, осторожно принял тарелку с ухою из налимов.