Page 403 - Анна Каренина
P. 403

трельяж  и  говоривший  мужской  голос  замолк,  Левин  смотрел  на  портрет,  в  блестящем
               освещении выступавший из рамы, и не мог оторваться от него. Он даже забыл, где был, и, не
               слушая  того,  что  говорилось,  не  спускал  глаз  с  удивительного  портрета.  Это  была  не
               картина,  а  живая  прелестная  женщина  с  черными  вьющимися  волосами,  обнаженными
               плечами  и  руками  и  задумчивою  полуулыбкой  на  покрытых  нежным  пушком  губах,
               победительно  и  нежно  смотревшая  на  него  смущавшими  его  глазами.  Только  потому  она
               была не живая, что она была красивее, чем может быть живая.
                     – Я очень рада, –  услыхал он вдруг подле себя голос, очевидно обращенный к нему,
               голос той самой женщины, которою он любовался на портрете. Анна вышла ему навстречу
               из-за трельяжа, и Левин увидел в полусвете кабинета ту самую женщину портрета в темном,
               разноцветно-синем  платье,  не  в  том  положении,  не  с  тем  выражением,  но  на  той  самой
               высоте красоты,  на которой она была  уловлена художником на портрете. Она была менее
               блестяща в действительности, но зато в живой было и что-то такое новое привлекательное,
               чего не было на портрете.

                                                              X

                     Она встала ему навстречу, не скрывая своей радости увидать его. И в том спокойствии,
               с  которым  она  протянула  ему  маленькую  и  энергическую  руку  и  познакомила  его  с
               Воркуевым  и  указала  на  рыжеватую  хорошенькую  девочку,  которая  тут  же  сидела  за
               работой,  назвав  ее  своею  воспитанницей,  были  знакомые  и  приятные  Левину  приемы
               женщины большого света, всегда спокойной и естественной.
                     – Очень,  очень  рада,  –  повторила  она,  и  в  устах  ее  для  Левина  эти  простые  слова
               почему-то  получили  особенное  значение.  –  Я  вас  давно  знаю  и  люблю,  и  по  дружбе  со
               Стивой и за вашу жену… я знала ее очень мало времени, но она оставила во мне впечатление
               прелестного цветка, именно цветка. И она уж скоро будет матерью!
                     Она говорила свободно и неторопливо, изредка переводя свой взгляд с Левина на брата,
               и Левин чувствовал, что впечатление, произведенное им, было хорошее, и ему с нею тотчас
               же стало легко, просто и приятно, как будто он с детства знал ее.
                     – Мы с Иваном Петровичем поместились в кабинете Алексея,  –  сказала она, отвечая
               Степану  Аркадьичу  на  его  вопрос,  можно  ли  курить,  –  именно  затем,  чтобы  курить,  –  и,
               взглянув на Левина, вместо вопроса: курит ли он? подвинула к себе черепаховый портсигар и
               вынула пахитоску.
                     – Как твое здоровье нынче? – спросил ее брат.
                     – Ничего. Нервы, как всегда.
                     – Не правда ли, необыкновенно хорошо? – сказал Степан Аркадьич, заметив, что Левин
               взглядывал на портрет.
                     – Я не видал лучше портрета.
                     – И необыкновенно похоже, не правда ли? – сказал Воркуев.
                     Левин  поглядел  с  портрета  на  оригинал.  Особенный  блеск  осветил  лицо  Анны  в  то
               время,  как  она  почувствовала  на  себе  его  взгляд.  Левин  покраснел  и,  чтобы  скрыть  свое
               смущение,  хотел  спросить,  давно  ли  она  видела  Дарью  Александровну;  но  в  то  же  время
               Анна заговорила:
                     – Мы  сейчас  говорили  с  Иваном  Петровичем  о  последних  картинах  Ващенкова.  Вы
               видели их?
                     – Да, я видел, – отвечал Левин.
                     – Но виновата, я вас перебила, вы хотели сказать…
                     Левин спросил, давно ли она видела Долли.
                     – Вчера  она  была  у  меня,  она  очень  рассержена  за  Гришу  на  гимназию.  Латинский
               учитель, кажется, несправедлив был к нему.
                     – Да, я видел картины. Они мне не очень понравились, – вернулся Левин к начатому ею
               разговору.
   398   399   400   401   402   403   404   405   406   407   408