Page 74 - Анна Каренина

что мне все стало гадко, противно, грубо, и прежде всего я сама. Ты не можешь себе
представить, какие у меня гадкие мысли обо всем.
– Да какие же могут быть у тебя гадкие мысли? – спросила Долли, улыбаясь.
– Самые, самые гадкие и грубые; не могу тебе сказать. Это не тоска, не скука, а гораздо
хуже. Как будто все, что было хорошего во мне, все спряталось, а осталось одно самое
гадкое. Ну, как тебе сказать? – продолжала она, видя недоуменье в глазах сестры. – Папа
сейчас мне начал говорить… мне кажется, он думает только, что мне нужно выйти замуж.
Мама везет меня на бал: мне кажется, что она только затем везет меня, чтобы поскорее
выдать замуж и избавиться от меня. Я знаю, что это неправда, но не могу отогнать этих
мыслей. Женихов так называемых я видеть не могу. Мне кажется, что они с меня мерку
снимают. Прежде ехать куда-нибудь в бальном платье для меня было простое удовольствие,
я собой любовалась; теперь мне стыдно, неловко. Ну, что хочешь! Доктор… Ну…
Кити замялась; она хотела далее сказать, что с тех пор, как с ней сделалась эта
перемена, Степан Аркадьич ей стал невыносимо неприятен и что она не может видеть его без
представлений самых грубых и безобразных.
– Ну да, все мне представляется в самом грубом, гадком виде, – продолжала она. – Это
моя болезнь. Может быть, это пройдет…
– А ты не думай…
– Не могу. Только с детьми мне хорошо, только у тебя.
– Жаль, что нельзя тебе бывать у меня.
– Нет, я приеду. У меня была скарлатина, и я упрошу maman.
Кити настояла на своем и переехала к сестре и всю скарлатину, которая действительно
пришла, ухаживала за детьми. Обе сестры благополучно выходили всех шестерых детей, но
здоровье Кити не поправилось, и великим постом Щербацкие уехали за границу.

IV

Петербургский высший круг, собственно, один; все знают друг друга, даже ездят друг к
другу. Но в этом большом круге есть свои подразделения. Анна Аркадьевна Каренина имела
друзей и тесные связи в трех различных кругах. Один круг был служебный, официальный
круг ее мужа, состоявший из его сослуживцев и подчиненных, самым разнообразным и
прихотливым образом связанных и разъединенных в общественных условиях. Анна теперь с
трудом могла вспомнить то чувство почти набожного уважения, которое она в первое время
имела к этим лицам. Теперь она знала всех их, как знают друг друга в уездном городе; знала,
у кого какие привычки и слабости, у кого какой сапог жмет ногу; знала их отношения друг к
другу и к главному центру; знала, кто за кого и как и чем держится и кто с кем и в чем
сходятся и расходятся; но этот круг правительственных, мужских интересов никогда,
несмотря на внушения графини Лидии Ивановны, не мог интересовать ее, она избегала его.
Другой близкий Анне кружок – это был тот, через который Алексей Александрович
сделал свою карьеру. Центром этого кружка была графиня Лидия Ивановна. Это был кружок
старых, некрасивых, добродетельных и набожных женщин и умных, ученых, честолюбивых
мужчин. Один из умных людей, принадлежащих к этому кружку, называл его «совестью
петербургского общества». Алексей Александрович очень дорожил этим кружком, и Анна,
так умевшая сживаться со всеми, нашла себе в первое время своей петербургской жизни
друзей и в этом круге. Теперь же, по возвращении из Москвы, кружок этот ей стал
невыносим. Ей показалось, что и она и все они притворяются, и ей стало так скучно и
неловко в этом обществе, что она сколько возможно менее ездила к графине Лидии
Ивановне.
Третий круг, наконец, где она имела связи, был собственно свет, – свет балов, обедов,
блестящих туалетов, свет, державшийся одною рукой за двор, чтобы не спуститься до
полусвета, который члены этого круга думали, что презирали, но с которым вкусы у него
были не только сходные, но одни и те же. Связь ее с этим кругом держалась чрез княгиню