Page 99 - Анна Каренина

то что воровать. Мы говорили по чести. Дорого кладут за лес, расчетов не сведешь. Прошу
уступить хоть малость.
– Да кончено у вас дело или нет? Если кончено, нечего торговаться, а если не кончено,
– сказал Левин, – я покупаю лес.
Улыбка вдруг исчезла с лица Рябинина. Ястребиное, хищное и жесткое выражение
установилось на нем. Он быстрыми костлявыми пальцами расстегнул сюртук, открыв рубаху
навыпуск, медные пуговицы жилета и цепочку часов, и быстро достал толстый старый
бумажник.
– Пожалуйте, лес мой, – проговорил он, быстро перекрестившись и протягивая руку. –
Возьми деньги, мой лес. Вот как Рябинин торгует, а не гроши считать, – заговорил он,
хмурясь и размахивая бумажником.
– Я бы на твоем месте не торопился, – сказал Левин.
– Помилуй, – с удивлением сказал Облонский, – ведь я слово дал.
Левин вышел из комнаты, хлопнув дверью. Рябинин, глядя на дверь, с улыбкой покачал
головой.
– Все молодость, окончательно ребячество одно. Ведь покупаю, верьте чести, так,
значит, для славы одной, что вот Рябинин, а не кто другой у Облонского рощу купил. А еще
как бог даст расчеты найти. Верьте богу. Пожалуйте-с. Условьице написать…
Через час купец, аккуратно запахнув свой халат и застегнув крючки сюртука, с
условием в кармане сел в свою туго окованную тележку и поехал домой.
– Ох, эти господа! – сказал он приказчику, – один предмет.
– Это как есть, – отвечал приказчик, передавая ему вожжи и застегивая кожаный
фартук. – А с покупочкой, Михаил Игнатьич?
– Ну, ну…

XVII

Степан Аркадьич с оттопыренным карманом серий, которые за три месяца вперед отдал
ему купец, вошел наверх. Дело с лесом было кончено, деньги в кармане, тяга была
прекрасная, и Степан Аркадьич находился в самом веселом расположении духа, а потому
ему особенно хотелось рассеять дурное настроение, нашедшее на Левина. Ему хотелось
окончить день за ужином так же приятно, как он был начат.
Действительно, Левин был не в духе и, несмотря на все свое желание быть ласковым и
любезным со своим милым гостем, не мог преодолеть себя. Хмель известия о том, что Кити
не вышла замуж, понемногу начинал разбирать его.
Кити не замужем и больна, больна от любви к человеку, который пренебрег ею. Это
оскорбление как будто падало на него. Вронский пренебрег ею, а она пренебрегла им,
Левиным. Следовательно, Вронский имел право презирать Левина и потому был его враг. Но
этого всего не думал Левин. Он смутно чувствовал, что в этом что-то есть оскорбительное
для него, и сердился теперь не на то, что расстроило его, а придирался ко всему, что
представлялось ему. Глупая продажа леса, обман, на который попался Облонский и который
совершился у него в доме, раздражал его.
– Ну, кончил? – сказал он, встречая наверху Степана Аркадьича. – Хочешь ужинать?
– Да, не откажусь. Какой аппетит у меня в деревне, чудо! Что ж ты Рябинину не
предложил поесть?
– А, черт с ним!
– Однако как ты обходишься с ним! – сказал Облонский. – Ты и руки ему не подал.
Отчего же не подать ему руки?
– Оттого, что я лакею не подам руки, а лакей во сто раз лучше.
– Какой ты, однако, ретроград! А слияние сословий? – сказал Облонский.
– Кому приятно сливаться – на здоровье, а мне противно.
– Ты, я вижу, решительно ретроград.