Page 97 - Анна Каренина

– И не думала и не думает выходить замуж, а она очень больна, и доктора послали ее за
границу. Даже боятся за ее жизнь.
– Что ты! – вскрикнул Левин. – Очень больна? Что же с ней? Как она…
В то время, как они говорили это, Ласка, насторожив уши, оглядывалась вверх на небо
и укоризненно на них.
«Вот нашли время разговаривать, – думала она. – А он летит… Вот он, так и есть.
Прозевают…» – думала Ласка.
Но в это самое мгновенье оба вдруг услыхали пронзительный свист, который как будто
стегнул их по уху, и оба вдруг схватились за ружья, и две молнии блеснули, и два удара
раздались в одно и то же мгновение. Высоко летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья
и упал в чащу, пригибая тонкие побеги.
– Вот отлично! Общий! – вскрикнул Левин и побежал с Лаской в чащу отыскивать
вальдшнепа. «Ах да, о чем это неприятно было? – вспоминал он. – Да, больна Кити… Что ж
делать, очень жаль», – думал он.
– А, нашла! Вот умница, – сказал он, вынимая изо рта Ласки теплую птицу и кладя ее в
полный почти ягдташ. – Нашел, Стива! – крикнул он.

XVI

Возвращаясь домой, Левин расспросил все подробности о болезни Кити и планах
Щербацких, и, хотя ему совестно бы было признаться в этом, то, что он узнал, было приятно
ему. Приятно и потому, что была еще надежда, и еще более приятно потому, что больно
было ей, той, которая сделала ему так больно. Но когда Степан Аркадьич начал говорить о
причинах болезни Кити и упомянул имя Вронского, Левин перебил его:
– Я не имею никакого права знать семейные подробности, по правде сказать, и
никакого интереса.
Степан Аркадьич чуть заметно улыбнулся, уловив мгновенную и столь знакомую ему
перемену в лице Левина, сделавшегося столь же мрачным, сколько он был весел минуту
тому назад.
– Ты уже совсем кончил о лесе с Рябининым? – спросил Левин.
– Да, кончил. Цена прекрасная, тридцать восемь тысяч. Восемь вперед, а остальные на
шесть лет. Я долго с этим возился. Никто больше не давал.
– Это значит, ты даром отдал лес, – мрачно сказал Левин.
– То есть почему же даром? – с добродушною улыбкой сказал Степан Аркадьич, зная,
что теперь все будет нехорошо для Левина.
– Потому, что лес стоит по крайней мере пятьсот рублей за десятину, – отвечал Левин.
– Ах, эти мне сельские хозяева! – шутливо сказал Степан Аркадьич. – Этот ваш тон
презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем.
Поверь, что я все расчел, – сказал он, – и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы
тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, – сказал Степан Аркадьич, желая словом
обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, – а дровяной больше. И
станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, – подумал он, – эту манеру не одного его, но и
всех городских жителей, которые, побывав раза два в десять лет в деревне и заметив два-три
слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже все
знают. Обидной, станет тридцать сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает».
– Я не стану тебя учить тому, что ты там пишешь в присутствии, – сказал он, – а если
нужно, то спрошу у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о лесе. Она
трудна. Счел ли ты деревья?
– Как счесть деревья? – смеясь, сказал Степан Аркадьич, все желая вывести приятеля из
его дурного расположения духа. – Сочесть пески, лучи планет хотя и мог бы ум высокий…
– Ну да, а ум высокий Рябинина может. И ни один купец не купит не считая, если ему