Page 94 - Анна Каренина

Светло, весело, – говорил Степан Аркадьич, забывая, что не всегда бывает весна и ясные
дни, как нынче. – И твоя нянюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую
горничную в фартучке; но с твоим монашеством и строгим стилем – это очень хорошо.
Степан Аркадьич рассказал много интересных новостей и в особенности интересную
для Левина новость, что брат его Сергей Иванович собирался на нынешнее лето к нему в
деревню.
Ни одного слова Степан Аркадьич не сказал про Кити и вообще Щербацких; только
передал поклон жены. Левин был ему благодарен за его деликатность и был очень рад гостю.
Как всегда, у него за время его уединения набралось пропасть мыслей и чувств, которых он
не мог передать окружающим, и теперь он изливал в Степана Аркадьича и поэтическую
радость весны, и неудачи и планы хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он
читал, и в особенности идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал
этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве. Степан Аркадьич, всегда
милый, понимающий все с намека, в этот приезд был особенно мил, и Левин заметил в нем
еще новую, польстившую ему черту уважения и как будто нежности к себе.
Старания Агафьи Михайловны и повара, чтоб обед был особенно хорош, имели своим
последствием только то, что оба проголодавшиеся приятеля, подсев к закуске, наелись хлеба
с маслом, полотка и соленых грибов, и еще то, что Левин велел подавать суп без пирожков,
которыми повар хотел особенно удивить гостя. Но Степан Аркадьич, хотя и привыкший к
другим обедам, все находил превосходным: и травник, и хлеб, и масло, и особенно полоток,
и грибки, и крапивные щи, и курица под белым соусом, и белое крымское вино – все было
превосходно и чудесно.
– Отлично, отлично, – говорил он, закуривая толстую папиросу после жаркого. – Я к
тебе точно с парохода после шума и тряски на тихий берег вышел. Так ты говоришь, что
самый элемент рабочего должен быть изучаем и руководить в выборе приемов хозяйства. Я
ведь в этом профан; но мне кажется, что теория и приложение ее будет иметь влияние и на
рабочего.
– Да, но постой: я говорю не о политической экономии, я говорю о науке хозяйства.
Она должна быть как естественные науки и наблюдать данные явления и рабочего с его
экономическим, этнографическим…
В это время вошла Агафья Михайловна с вареньем.
– Ну, Агафья Михайловна, – сказал ей Степан Аркадьич, целуя кончики своих пухлых
пальцев, – какой полоток у вас, какой травничок!… А что, не пора ли, Костя? – прибавил он.
Левин взглянул в окно на спускавшееся за оголенные макуши леса солнце.
– Пора, пора, – сказал он. – Кузьма, закладывать линейку! – и побежал вниз.
Степан Аркадьич, сойдя вниз, сам аккуратно снял парусинный чехол с лакированного
ящика и, отворив его, стал собирать свое дорогое, нового фасона ружье. Кузьма, уже
чуявший большую дачу на водку, не отходил от Степана Аркадьича и надевал ему и чулки и
сапоги, что Степан Аркадьич охотно предоставлял ему делать.
– Прикажи, Костя, если приедет Рябинин-купец – я ему велел нынче приехать, –
принять и подождать…
– А ты разве Рябинину продаешь лес?
– Да, ты разве знаешь его?
– Как же, знаю. Я с ним имел дела «положительно и окончательно».
– Степан Аркадьич засмеялся. «Окончательно и положительно» были любимые слова
купца.
– Да, он удивительно смешно говорит. Поняла, куда хозяин идет! прибавил он,
потрепав рукой Ласку, которая, повизгивая, вилась около Левина и лизала то его руку, то его
сапоги и ружье.
Долгуша стояла уже у крыльца, когда они вышли.
– Я велел заложить, хотя недалеко; а то пешком пройдем?
– Нет, лучше поедем, – сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул