Page 150 - Идиот

ко мне явился в З. уполномоченный и ходатай ваш, господин Бурдовский, Чебаров. Вы его
уж очень лестно описали, господин Келлер, в вашей статье, - обратился князь, вдруг
засмеявшись, к боксеру: - но он мне совсем не понравился. Я только понял с первого разу,
что в этом Чебарове все главное дело и заключается, что, может быть, он-то и подучил вас,
господин Бурдовский, воспользовавшись вашею простотой, начать это все, если говорить
откровенно.
- Это вы не имеете права… я… не простой… это… - залепетал в волнении Бурдовский.
- Вы не имеете никакого права делать такие предположения, - назидательно вступился
племянник Лебедева.
- Это в высшей степени обидно! - завизжал Ипполит: - предположение обидное, ложное
и не идущее к делу!
- Виноват, господа, виноват, - торопливо повинился князь: - пожалуста, извините; это
потому, что мне подумалось, что не лучше ли нам быть совершенно откровенными друг с
другом, но ваша воля, как хотите. Я Чебарову сказал, что так как я не в Петербурге, то
немедленно уполномочиваю приятеля повести это дело, а вас, господин Бурдовский, о том
извещу. Я прямо вам скажу, господа, что мне показалось это дело самым мошенническим,
именно потому, что тут Чебаров… Ох, не обижайтесь, господа! Ради бога не обижайтесь! -
испуганно вскричал князь, видя снова проявление обидного смятения Бурдовского, волнение
и протест в его друзьях: - это не может до вас относиться лично, если я говорю, что считал
это дело мошенническим! Ведь я никого из вас не знал тогда лично, и фамилий ваших не
знал; я судил по одному Чебарову; я говорю вообще, потому что… если бы вы знали только,
как меня ужасно обманывали с тех пор, как я получил наследство!
- Князь, вы ужасно наивны, - насмешливо заметил племянник Лебедева.
- И при этом - князь и миллионер! При вашем, может быть, и в самом деле добром и
простоватом сердце, вы все-таки не можете, конечно, избавиться от общего закона, -
провозгласил Ипполит.
- Может быть, очень может быть, господа, - торопился князь, - хоть я и не понимаю про
какой вы общий закон говорите; но я продолжаю, не обижайтесь только напрасно; клянусь, я
не имею ни малейшего желания вас обидеть. И что это в самом деле, господа: ни одного-то
слова нельзя сказать искренно, тотчас же вы обижаетесь! Но, во-первых, меня ужасно
поразило, что существует "сын Павлищева" и существует в таком ужасном положении, как
обќяснил мне Чебаров. Павлищев - мой благодетель и друг моего отца. (Ах, зачем вы такую
неправду написали, господин Келлер, в вашей статье про моего отца? Никакой растраты
ротной суммы и никаких обид подчиненным не было - в этом я положительно убежден, и как
у вас рука поднялась такую клевету написать?) А то, что вы написали про Павлищева, то уж
совершенно невыносимо: вы называете этого благороднейшего человека сладострастным и
легкомысленным так смело, так положительно, как будто вы и в самом деле говорите правду,
а между тем это был самый целомудренный человек, какие были на свете! Это был даже
замечательный ученый; он был корреспондентом многих уважаемых людей в науке и много
денег в помощь науки употребил. Что же касается до его сердца, до его добрых дел, о,
конечно, вы справедливо написали, что я тогда был почти идиотом и ничего не мог понимать
(хотя я по-русски все-таки говорил и мог понимать), но ведь могу же я оценить все, что
теперь припоминаю…
- Позвольте, - визжал Ипполит, - не слишком ли это будет чувствительно? Мы не дети.
Вы хотели идти прямо к делу, десятый час, это вспомните.
- Извольте, извольте, господа, - тотчас же согласился князь; - после первой
недоверчивости я решил, что я могу ошибаться, и что Павлищев действительно мог иметь
сына. Но меня поразило ужасно, что этот сын так легко, то-есть, я хочу сказать, так публично
выдает секрет своего рождения и, главное, позорит свою мать. Потому что Чебаров уже и
тогда пугал меня гласностию…
- Какая глупость! - закричал племянник Лебедева.
- Вы не имеете права… не имеете права! - вскричал Бурдовский.