Page 147 - Идиот

Возвратясь в штиблетах узких, Миллион наследства взял, Богу молится по-русски, А
студентов обокрал". (1) Уменьшительное имя отпрыска (2) Имя швейцарского профессора
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и, ни слова не говоря, бросился в угол,
плотно уткнулся в него и закрыл руками лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская,
еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры.
Ему казалось, что произошло что-то необычайное, все разом разрушившее, и что чуть ли уж
и сам он тому не причиной, уж тем одним, что вслух прочел это.
Но и все, казалось, ощущали нечто в этом же роде. Девицам было очень неловко и
стыдно. Лизавета Прокофьевна сдерживала в себе чрезвычайный гнев и тоже, может быть,
горько раскаивалась, что ввязалась в дело; теперь она молчала. С князем происходило то же,
что часто бывает в подобных случаях с слишком застенчивыми людьми: он до того
застыдился чужого поступка, до того ему стало стыдно за своих гостей, что в первое
мгновение он и поглядеть на них боялся. Птицын, Варя, Ганя, даже Лебедев, - все имели как
бы несколько сконфуженный вид. Страннее всего, что Ипполит и "сын Павлищева" были
тоже как бы чем-то изумлены; племянник Лебедева был тоже видимо недоволен. Один
боксер сидел совершенно спокойный, покручивая усы, с видом важным и несколько опустив
глаза, но не от смущения, а, напротив, казалось, как бы из благородной скромности и от
слишком очевидного торжества. По всему видно было, что статья ему чрезвычайно нравится.
- Это чорт знает что такое, - проворчал вполголоса Иван Федорович. - точно пятьдесят
лакеев вместе собирались сочинять и сочинили.
- А па-азвольте спросить, милостивый государь, как можете вы оскорблять подобными
предположениями? - заявил и весь затрепетал Ипполит.
- Это, это, это для благородного человека… согласитесь сами, генерал, если
благородный человек, то это уж оскорбительно! - проворчал боксер, тоже вдруг с чего-то
встрепенувшись, покручивая усы и подергивая плечами и корпусом.
- Во-первых, я вам не "милостивый государь", а во-вторых, я вам никакого обќяснения
давать не намерен, - резко ответил ужасно разгорячившийся Иван Федорович, встал с места
и, не говоря ни слова, отошел к выходу с террасы и стал на верхней ступеньке, спиной к
публике, - в величайшем негодовании на Лизавету Прокофьевну, даже и теперь не думавшую
трогаться с своего места.
- Господа, господа, позвольте же наконец, господа, говорить, - в тоске и в волнении
восклицал князь, - и сделайте одолжение, будемте говорить так, чтобы понимать друг друга.
Я ничего, господа, на счет статьи, пускай, только ведь это, господа, все неправда, что в
статье напечатано; я потому говорю, что вы сами это знаете; даже стыдно. Так что я
решительно удивляюсь, если это из вас кто-нибудь написал.
- Я ничего до этой самой минуты не знал про эту статью, - заявил Ипполит; - я не
одобряю эту статью.
- Я хотя и знал, что она написана, но… я тоже не советовал бы печатать, потому что
рано, - прибавил племянник Лебедева.
- Я знал, но я имею право… я… - забормотал "сын Павлищева".
- Как! Вы сами все это сочинили? - спросил князь, с любопытством смотря на
Бурдовского: - да быть же не может!
- Можно однако же и не признавать вашего права к подобным вопросам, - вступился
племянник Лебедева.
- Я ведь только удивился, что г. Бурдовскому удалось… но… я хочу сказать, что если
вы уже предали это дело гласности, то почему же вы давеча так обиделись, когда я при
друзьях моих об этом же деле заговорил?
- Наконец-то! - пробормотала в негодовании Лизавета Прокофьевна.
- И даже, князь, вы изволили позабыть, - проскользнул вдруг между стульями
неутерпевший Лебедев, чуть не в лихорадке, - изволили позабыть-с, что одна только добрая
воля ваша и беспримерная доброта вашего сердца была их принять и прослушать, и что
никакого они права не имеют так требовать, тем более, что вы дело это уже поручили