Page 151 - Идиот

- Сын не отвечает за развратный поступок отца, а мать не виновата, - с жаром
провизжал Ипполит.
- Тем скорее, казалось бы, надо было щадить… - робко проговорил князь.
- Вы, князь, не только наивны, но, может быть, еще и подальше пошли, - злобно
усмехнулся племянник Лебедева.
- И какое право имели вы!.. - завизжал самым неестественным голосом Ипполит.
- Никакого, никакого! - поспешно перебил князь: - в этом вы правы, признаюсь, но это
было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства не должны иметь
влияния на дело, потому что если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить
требования господина Бурдовского, во имя чувств моих к Павлищеву, то должен
удовлетворить в каком бы то ни было случае, то-есть, уважал бы или не уважал бы я
господина Бурдовского. Я потому только, господа, начал об этом, что мне все-таки
показалось неестественным, что сын так публично открывает секрет своей матери… Одним
словом, я, главное, по этому и убедился, что Чебаров должен быть каналья и сам наустил
господина Бурдовского обманом на такое мошенничество.
- Но ведь это уж невыносимо! - раздалось со стороны его гостей, из которых некоторые
даже повскакали со стульев.
- Господа! Да я потому-то и решил, что несчастный господин Бурдовский должен быть
человек простой, беззащитный, человек, легко подчиняющийся мошенникам, стало быть, тем
пуще я обязан был помочь ему, как "сыну Павлищева", - во-первых, противодействием
господину Чебарову, во-вторых, моею преданностью и дружбой, чтоб его руководить, а
в-третьих, назначил выдать ему десять тысяч рублей, то-есть все, что, по расчету моему, мог
истратить на меня Павлищев деньгами…
- Как! Только десять тысяч! - закричал Ипполит.
- Ну, князь, вы очень не сильны в арифметике, или уж очень сильны, хоть и
представляетесь простячком, - вскричал племянник Лебедева.
- Я на десять тысяч не согласен, - сказал Бурдовский.
- Антип! Согласись! - скорым и явственным шепотом подсказал боксер, перегнувшись
сзади чрез спинку стула Ипполита: - согласись, а потом после увидим!
- Па-аслушайте, господин Мышкин, - визжал Ипполит, - поймите, что мы не дураки, не
пошлые дураки, как думают, вероятно, о нас все ваши гости и эти дамы, которые с таким
негодованием на нас усмехаются, и особенно этот великосветский господин (он указал на
Евгения Павловича), которого я, разумеется, не имею чести знать, но о котором, кажется,
кое-что слышал…
- Позвольте, позвольте, господа, вы опять меня не поняли! - в волнении обратился к
ним князь: - во-первых, вы, господин Келлер, в вашей статье чрезвычайно неточно
обозначили мое состояние: никаких миллионов я не получал: у меня, может быть только
восьмая или десятая доля того, что вы у меня предполагаете; во-вторых, никаких десятков
тысяч на меня в Швейцарии истрачено не было: Шнейдер получал по шестисот рублей в год,
да и то всего только первые три года, а за хорошенькими гувернантками в Париж Павлищев
никогда не ездил; это опять клевета. По-моему, на меня далеко еще меньше десяти тысяч
всего истрачено, но я положил десять тысяч, и, согласитесь сами, что, отдавая долг, я никак
не мог предлагать господину Бурдовскому более, даже если б я его ужасно любил, и не мог
уже по одному чувству деликатности, именно потому, что отдавал ему долг, а не посылал
ему подаяние. Я не знаю, господа, как вы этого не понимаете! Но я все это хотел
вознаградить потом моею дружбой, моим деятельным участием в судьбе несчастного
господина Бурдовского, очевидно, обманутого, потому что не мог же он сам, без обмана,
согласиться на такую низость, как, например, сегодняшняя огласка в этой статье господина
Келлера про его мать… Да что же вы, наконец, опять выходите из себя, господа! Ведь,
наконец, мы совершенно не будем понимать друг друга! Ведь вышло же на мое! Я теперь
собственными глазами убедился, что моя догадка была справедлива, - убеждал
разгоряченный князь, желая утишить волнение и не замечая того, что только его увеличивал.