Page 164 - Идиот

болезни на кровати, в уединении в бессонницу.
- Ну, прощайте! - резко проговорил он вдруг. - Вы думаете, мне легко сказать вам:
прощайте? Ха-ха! - досадливо усмехнулся он сам на свой неловкий вопрос и вдруг, точно
разозлясь, что ему все не удается сказать, что хочется, громко и раздражительно проговорил:
- Ваше превосходительство! Имею честь просить вас ко мне на погребение, если только
удостоите такой чести и… всех, господа, вслед за генералом!..
Он опять засмеялся; но это был уже смех безумного. Лизавета Прокофьевна испуганно
двинулась к нему и схватила его за руку. Он смотрел на нее пристально, с тем же смехом, но
который уже не продолжался, а как бы остановился и застыл на его лице.
- Знаете ли, что я приехал сюда для того, чтобы видеть деревья? Вот эти… (он указал
на деревья парка) это не смешно, а? Ведь тут ничего нет смешного? - серьезно спросил он
Лизавету Прокофьевну и вдруг задумался; потом чрез мгновение поднял голову и
любопытно стал искать глазами в толпе. Он искал Евгения Павловича, который стоял очень
недалеко, направо, на том же самом месте как и прежде. - но он уже забыл и искал кругом: -
А, вы не ушли! - нашел он его наконец: - вы давеча все смеялись, что я в окно хотел говорить
четверть часа… А знаете, что мне не восемнадцать лет: я столько пролежал на этой подушке,
и столько просмотрел в это окно, и столько продумал… обо всех… что… У мертвого лет не
бывает, вы знаете. Я еще на прошлой неделе это подумал, когда ночью проснулся… А
знаете, чего вы боитесь больше всего? Вы искренности нашей боитесь больше всего, хоть и
презираете нас! Я это тоже, тогда же, на подушке подумал ночью… Вы думаете, что я над
вами смеяться хотел давеча, Лизавета Прокофьевна? Нет, я не смеялся над вами, я только
похвалить хотел… Коля говорил, что вас князь ребенком назвал… это хорошо… Да, что
бишь я… еще что-то хотел… Он закрыл руками лицо и задумался.
- Вот что: когда вы давеча прощались, я вдруг подумал: вот эти люди, и никогда уже их
больше не будет, и никогда! И деревья тоже, - одна кирпичная стена будет, красная,
Мейерова дома… напротив в окно у меня… ну, и скажи им про все это… попробуй-ка,
скажи; вот красавица… ведь ты мертвый, отрекомендуйся мертвецом, скажи, что "мертвому
можно все говорить…" и что княгиня Марья Алексевна не забранит, ха-ха!.. Вы не смеетесь?
- обвел он всех кругом недоверчиво. - А знаете, на подушке мне много мыслей приходило…
знаете, я уверился, что природа очень насмешлива… Вы давеча сказали, что я атеист, а
знаете, что эта природа… Зачем вы опять смеетесь? Вы ужасно жестокие! - с грустным
негодованием произнес он вдруг, оглядывая всех: - я не развращал Колю, - закончил он
совершенно другим тоном, серьезным и убежденным, как бы вдруг тоже вспомнив.
- Никто, никто над тобой здесь не смеется, успокойся! - почти мучилась Лизавета
Прокофьевна: - завтра доктор новый приедет; тот ошибся; да садись, на ногах не стоишь!
Бредишь… Ах, что теперь с ним делать! - хлопотала она, усаживая его в кресла. Слезинка
блеснула на ее щеке.
Ипполит остановился почти пораженный, поднял руку, боязливо протянул ее и
дотронулся до этой слезинки. Он улыбнулся какою-то детскою улыбкой.
- Я… вас… - заговорил он радостно, - вы не знаете, как я вас… мне он в таком восторге
всегда о вас говорил, вот он, Коля… я восторг его люблю. Я его не развращал! Я только его и
оставляю… я всех хотел оставить, всех, - но их не было никого, никого не было… Я хотел
быть деятелем, я имел право… О, как я много хотел! Я ничего теперь не хочу, ничего не хочу
хотеть, я дал себе такое слово, чтоб уже ничего не хотеть; пусть, пусть без меня ищут
истины! Да, природа насмешлива! Зачем она, - подхватил он вдруг с жаром, - зачем она
создает самые лучшие существа с тем, чтобы потом насмеяться над ними? Сделала же она
так, что единственное существо, которое признали на земле совершенством… сделала же она
так, что, показав его людям, ему же и предназначила сказать то, из-за чего пролилось столько
крови, что если б пролилась она вся разом, то люди бы захлебнулись наверно! О, хорошо,
что я умираю! Я бы тоже, пожалуй, сказал какую-нибудь ужасную ложь, природа бы так
подвела!.. Я не развращал никого… Я хотел жить для счастья всех людей, для открытия и
для возвещения истины… Я смотрел в окно на Мейерову стену и думал только четверть часа