Page 165 - Идиот

говорить и всех, всех убедить, а раз-то в жизни сошелся… с вами, если не с людьми! и что
же вот вышло? Ничего! Вышло, что вы меня презираете! Стало быть, дурак, стало быть, не
нужен, стало быть, пора! И никакого-то воспоминания не сумел оставить! Ни звука, ни
следа, ни одного дела, не распространил ни одного убеждения!.. Не смейтесь над глупцом!
Забудьте! Забудьте все… забудьте, пожалуста, не будьте так жестоки! Знаете ли вы, что если
бы не подвернулась эта чахотка, я бы сам убил себя…
Он, кажется, еще много хотел сказать, но не договорил, бросился в кресла, закрыл лицо
руками и заплакал как маленькое дитя.
- Ну, теперь что с ним прикажете делать? - воскликнула Лизавета Прокофьевна,
подскочила к нему, схватила его голову и крепко-на-крепко прижала к своей груди. Он
рыдал конвульсивно. - Ну-ну-ну! ну, не плачь же, ну, довольно, ты добрый мальчик, тебя бог
простит, по невежеству твоему; ну, довольно, будь мужествен… к тому же и стыдно тебе
будет…
- У меня там, - говорил Ипполит, силясь приподнять свою голову, - у меня брат и
сестры, дети, маленькие, бедные, невинные… Она развратит их! Вы - святая, вы… сами
ребенок, - спасите их! Вырвите их от этой… она… стыд… О, помогите им, помогите, вам бог
воздаст за это сторицею, ради бога, ради Христа!..
- Говорите же, наконец, Иван Федорович, что теперь делать! - раздражительно
крикнула Лизавета Прокофьевна: - сделайте одолжение, прервите, ваше величавое молчание!
Если вы не решите, то было бы вам известно, что я здесь сама ночевать остаюсь; довольно
вы меня под вашим самовластьем тиранили!
Лизавета Прокофьевна спрашивала с энтузиазмом и с гневом и ожидала немедленного
ответа. Но в подобных случаях большею частию присутствующие, если их даже и много,
отвечают молчанием, и пассивным любопытством, не желая ничего на себя принимать, и
выражают свои мысли уже долго спустя. В числе присутствующих здесь были и такие,
которые готовы были просидеть тут хоть до утра, не вымолвив ни слова, например, Варвара
Ардалионовна, сидевшая весь вечер поодаль, молчавшая и все время слушавшая с
необыкновенным любопытством, имевшая, может быть, на то и свои причины.
- Мое мнение, друг мой, - высказался генерал, - что тут нужна теперь, так сказать,
скорее сиделка, чем наше волнение, и, пожалуй, благонадежный, трезвый человек на ночь.
Во всяком случае спросить князя и… немедленно дать покой. А завтра можно и опять
принять участие.
- Сейчас двенадцать часов, мы едем. Едет он с нами или остается у вас? -
раздражительно и сердито обратился Докторенко к князю.
- Если хотите - останьтесь и вы при нем, - сказал князь, - место будет.
- Ваше превосходительство, - неожиданно и восторженно подскочил к генералу
господин Келлер, - если требуется удовлетворительный человек на ночь, я готов жертвовать
для друга… это такая душа! Я давно уже считаю его великим, ваше превосходительство! Я,
конечно, моим образованием манкировал, но если он критикует, то ведь это перлы, перлы
сыплются, ваше превосходительство!..
Генерал с отчаянием отвернулся.
- Я очень рад, если он останется, конечно, ему трудно ехать, - обќявлял князь на
раздражительные вопросы Лизаветы Прокофьевны.
- Да ты спишь, что ли? Если не хочешь, батюшка, так ведь я его к себе переведу!
Господи, да он и сам чуть на ногах стоит! Да ты болен что ли?
Давеча Лизавета Прокофьевна, не найдя князя на смертном одре, действительно сильно
преувеличила удовлетворительность состояния его здоровья, судя по наружному виду, но
недавняя болезнь, тяжелые воспоминания, ее сопровождавшие, усталость от хлопотливого
вечера, случай с "сыном Павлищева", теперешний случай с Ипполитом, - все это раздражило
больную впечатлительность князя, действительно, почти до лихорадочного состояния. Но
кроме того, в глазах его теперь была еще и какая-то другая забота, даже боязнь; он опасливо
глядел на Ипполита, как бы ожидая от него еще чего-то.