Page 179 - Идиот

его за руку и потащила за собой.
- Сейчас! Иди! Нарочно сейчас, сию минуту! - вскричала она в припадке необычайного
волнения и нетерпения.
- Но ведь вы меня подвергаете…
- Чему? невинный простофиля! точно даже и не мужчина! Ну, теперь я сама все увижу,
своими глазами…
- Да шляпу-то по крайней мере захватить дайте..
- Вот твоя мерзкая шляпенка, идем! Фасону даже не умел со вкусом выбрать!.. Это
она… это она после давешнего… это с горячки, - бормотала Лизавета Прокофьевна, таща за
собой князя и ни на минуту не выпуская его руки, - давеча я за тебя заступилась, сказала
вслух, что дурак, потому что не идешь… иначе не написала бы такую бестолковую записку!
Неприличную записку! Неприличную благородной, воспитанной, умной, умной девушке!..
Гм, - продолжала она, - уж конечно самой досадно было, что ты не идешь, только не
рассчитала, что так к идиоту писать нельзя, потому что буквально примет, как и вышло. Ты
чего подслушиваешь? - крикнула она, спохватившись, что проговорилась: - Ей шута надо
такого, как ты, давно не видала, вот она зачем тебя просит! И я рада, рада, что она теперь
тебя на зубок подымет! Того ты и стоишь. А она умеет, о, как она умеет!..

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.*

I.

Поминутно жалуются, что у нас нет людей практических; что политических людей,
например, много, генералов тоже много; разных управляющих, сколько бы ни понадобилось,
сейчас можно найти каких угодно, - а практических людей нет. По крайней мере, все
жалуются, что нет. Даже, говорят, прислуги на некоторых железных дорогах порядочной
нет; администрации чуть-чуть сносной в какой-нибудь компании пароходов устроить,
говорят, никак невозможно. Там, слышишь, на какой-нибудь новооткрытой дороге
столкнулись или провалились на мосту вагоны; там, пишут, чуть не зазимовал поезд среди
снежного поля: поехали на несколько часов, а пять дней простояли в снегу. Там,
рассказывают, многие тысячи пудов товару гниют на одном месте по два и по три месяца, в
ожидании отправки, а там, говорят (впрочем, даже и не верится), один администратор,
то-есть какой-то смотритель, какого-то купеческого приказчика, пристававшего к нему с
отправкой своих товаров, вместо отправки администрировал по зубам, да еще объяснил свой
административный поступок тем, что он "погорячился". Кажется, столько присутственных
мест в государственной службе, что и подумать страшно; все служили, все служат, все
намерены служить, - так как бы, кажется, из такого материала не составить какой-нибудь
приличной компанейской пароходной администрации?
На это дают иногда ответ чрезвычайно простой, - до того простой, что даже и не
верится такому объяснению. Правда, говорят, у нас все служили или служат, и уже двести
лет тянется это по самому лучшему немецкому образцу, от пращуров к правнукам, - но
служащие-то люди и есть самые непрактические, и дошло до того, что отвлеченность и
недостаток практического знания считался даже между самими служащими, еще недавно,
чуть не величайшими добродетелями и рекомендацией. Впрочем, мы напрасно о служащих
заговорили, мы хотели говорить собственно о людях практических. Тут уж сомнения нет, что
робость и полнейший недостаток собственной инициативы постоянно считался у нас
главнейшим и лучшим признаком человека практического, - даже и теперь считается. Но
зачем винить только себя, - если только считать это мнение за обвинение? Недостаток
оригинальности и везде, во всем мире, спокон-века считался всегда первым качеством и
лучшею рекомендацией человека дельного, делового и практического, и, по крайней мере,