Page 209 - Идиот

голосом: - я часто с ним, господа, рассуждаю и спорю, и все о подобных мыслях; но всего
чаще он выставляет такие нелепости, что уши даже вянут, ни на грош правдоподобия!
- Генерал! Вспомни осаду Карса, а вы, господа, узнайте, что анекдот мой голая истина.
От себя же замечу, что всякая почти действительность, хотя и имеет непреложные законы
свои, но почти всегда и невероятна, и неправдоподобна. И чем даже действительнее, тем
иногда и неправдоподобнее.
- Да разве можно съесть шестьдесят монахов? - смеялись кругом.
- Хоть он и съел их не вдруг, что очевидно, а, может быть, в пятнадцать или в двадцать
лет, что уже совершенно понятно и натурально…
- И натурально?
- И натурально! - с педантским упорством отгрызался Лебедев: - да и кроме всего,
католический монах уже по самой натуре своей повадлив и любопытен, и его слишком легко
заманить в лес или в какое-нибудь укромное место и там поступить с ним по
вышесказанному, - но я все-таки не оспариваю, что количество съеденных лиц оказалось
чрезвычайное, даже до невоздержности.
- Может быть, это и правда, господа, - заметил вдруг князь.
До сих пор он в молчании слушал споривших и не ввязывался в разговор; часто от
души смеялся вслед за всеобщими взрывами смеха. Видно было, что он ужасно рад тому, что
так весело, так шумно; даже тому, что они так много пьют. Может быть, он и ни слова бы не
сказал в целый вечер, но вдруг как-то вздумал заговорить. Заговорил же с чрезвычайною
серьезностию, так что все вдруг обратились к нему с любопытством.
- Я, господа, про то собственно, что тогда бывали такие частые голода. Про это и я
слышал, хотя и плохо знаю историю. Но, кажется, так и должно было быть. Когда я попал в
Швейцарские горы, я ужасно дивился развалинам старых рыцарских замков, построенных на
склонах гор, по крутым скалам, и по крайней мере на полверсте отвесной высоты (это значит
несколько верст тропинками). Замок известно что: это целая гора камней. Работа ужасная,
невозможная! И это уж, конечно, построили все эти бедные люди, вассалы. Кроме того, они
должны были платить всякие подати и содержать духовенство. Где же тут было себя
пропитать и землю обрабатывать? Их же тогда было мало, должно быть ужасно умирали с
голоду, и есть буквально, может быть, было нечего. Я иногда даже думал; как это не
пресекся тогда совсем этот народ и что-нибудь с ним не случилось, как он мог устоять и
вынести? Что были людоеды и, может быть, очень много, то в этом Лебедев, без сомнения,
прав; только вот я не знаю, почему именно он замешал тут монахов, и что хочет этим
сказать?
- Наверно то, что в двенадцатом столетии только монахов и можно было есть, потому
что только одни монахи и были жирны, - заметил Гаврила Ардалионович.
- Великолепнейшая и вернейшая мысль! - крикнул Лебедев: - ибо до светских он даже и
не прикоснулся. Ни единого светского на шестьдесят нумеров духовенства, и это страшная
мысль, историческая мысль, статистическая мысль, наконец, и из таких-то фактов и
воссоздается история у умеющего; ибо до цифирной точности возводится, что духовенство,
по крайней мере в шестьдесят раз жило счастливее и привольнее, чем все остальное
тогдашнее человечество. И, может быть, по крайней мере, в шестьдесят раз было жирнее
всего остального человечества…
- Преувеличенье, преувеличенье, Лебедев! - хохотали кругом.
- Я согласен, что историческая мысль, но к чему вы ведете? - продолжал спрашивать
князь. (Он говорил с такою серьезностию и с таким отсутствием всякой шутки и насмешки
над Лебедевым, над которым все смеялись, что тон его, среди общего тона всей компании,
невольно становился комическим еще немного, и стали бы подсмеиваться и над ним, но он
не замечал этого.)
- Разве вы не видите, князь, что это помешанный? - нагнулся к нему Евгений Павлович.
- Мне давеча сказали здесь, что он помешался на адвокатстве и на речах адвокатских и хочет
экзамен держать. Я жду славной пародии.