Page 26 - Идиот

одним словом, не знает никто.
Ответ Настасьи Филипповны изумил обоих друзей. Не только не было заметно в ней
хотя бы малейшего проявления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего
хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого,
но напротив, она как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь
откровенно и по-дружески. Она призналась, что сама давно желала спросить дружеского
совета, что мешала только гордость, но что теперь, когда лед разбит, ничего и не могло быть
лучше. Сначала с грустною улыбкой, а потом весело и резво рассмеявшись, она призналась,
что прежней бури во всяком случае и быть не могло; что она давно уже изменила отчасти
свой взгляд на вещи, и что хотя и не изменилась в сердце, но все-таки принуждена была
очень многое допустить в виду совершившихся фактов; что сделано, то сделано, что прошло,
то прошло, так что ей даже странно, что Афанасий Иванович все еще продолжает быть так
напуганным. Тут она обратилась к Ивану Федоровичу и с видом глубочайшего уважения
объявила, что она давно уже слышала очень многое об его дочерях, и давно уже привыкла
глубоко и искренно уважать их. Одна мысль о том, что она могла бы быть для них хоть
чем-нибудь полезною, была бы, кажется, для нее счастьем и гордостью. Это правда, что ей
теперь тяжело и скучно, очень скучно; Афанасий Иванович угадал мечты ее; она желала бы
воскреснуть, хоть не в любви, так в семействе, сознав новую цель; но что о Гавриле
Ардалионовиче она почти ничего не может сказать. Кажется, правда, что он ее любит; она
чувствует, что могла бы и сама его полюбить, если бы могла доверить в твердость его
привязанности; но он очень молод, если даже и искренен; тут решение трудно. Ей, впрочем,
нравится больше всего то, что он работает, трудится и один поддерживает все семейство.
Она слышала, что он человек с энергией, с гордостью, хочет карьеры, хочет пробиться.
Слышала тоже, что Нина Александровна Иволгина, мать Гаврилы Ардалионовича,
превосходная и в высшей степени уважаемая женщина; что сестра его Варвара
Ардалионовна очень замечательная и энергичная девушка; она много слышала о ней от
Птицына. Она слышала, что они бодро переносят свои несчастия; она очень бы желала с
ними познакомиться, но еще вопрос, радушно ли они примут ее в их семью? Вообще она
ничего не говорит против возможности этого брака, но об этом еще слишком надо подумать;
она желала бы, чтоб ее не торопили. Насчет же семидесяти пяти тысяч, - напрасно Афанасий
Иванович так затруднялся говорить о них. Она понимает сама цену деньгам и конечно их
возьмет. Она благодарит Афанасия Ивановича за его деликатность, за то, что он даже и
генералу об этом не говорил, не только Гавриле Ардалионовичу, но однако ж, почему же и
ему не знать об этом заранее? Ей нечего стыдиться за эти деньги, входя в их семью. Во
всяком случае, она ни у кого не намерена просить прощения ни в чем и желает, чтоб это
знали. Она не выйдет за Гаврилу Ардалионовича, пока не убедится, что ни в нем, ни в
семействе его нет какой-нибудь затаенной мысли на ее счет. Во всяком случае, она ни в чем
не считает себя виновною, и пусть бы лучше Гаврила Ардалионович узнал, на каких
основаниях она прожила все эти пять лет в Петербурге, в каких отношениях к Афанасию
Ивановичу, и много ли скопила состояния. Наконец, если она и принимает теперь капитал,
то вовсе не как плату за свой девичий позор, в котором она не виновата, а просто как
вознаграждение за исковерканную судьбу.
Под-конец она даже так разгорячилась и раздражилась, излагая все это (что, впрочем,
было так естественно), что генерал Епанчин был очень доволен и считал дело оконченным;
но раз напуганный Тоцкий и теперь не совсем поверил, и долго боялся, нет ли и тут змеи под
цветами. Переговоры однако начались; пункт, на котором был основан весь маневр обоих
друзей, а именно возможность увлечения Настасьи Филипповны к Гане, начал мало-по-малу
выясняться и оправдываться, так что даже Тоцкий начинал иногда верить в возможность
успеха. Тем временем Настасья Филипповна объяснилась с Ганей: слов было сказано очень
мало, точно ее целомудрие страдало при этом. Она допускала однако ж и дозволяла ему
любовь его, но настойчиво объявила, что ничем не хочет стеснять себя; что она до самой
свадьбы (если свадьба состоится) оставляет за собой право сказать: "нет", хотя бы в самый