Page 286 - Идиот

Генерал вскинул плечами.
- Странно, странно… и очень любишь?
- Очень люблю.
- Странно, странно это мне все. То-есть такой сюрприз и удар, что… Видишь ли,
милый, я не насчет состояния (хоть и ожидал, что у тебя побольше), но… мне счастье
дочери… наконец… способен ли ты, так сказать, составить это… счастье-то? И… и… что
это: шутка или правда с ее-то стороны? То-есть не с твоей, а с ее стороны?
Из-за дверей раздался голосок Александры Ивановны; звали папашу.
- Подожди, брат, подожди! Подожди и обдумай, а я сейчас… - проговорил он второпях,
и почти испуганно устремился на зов Александры.
Он застал супругу и дочку в объятиях одну у другой и обливавших друг друга слезами.
Это были слезы счастья, умиления и примирения. Аглая целовала у матери руки, щеки, губы;
обе горячо прижимались друг ко дружке.
- Ну, вот, погляди на нее, Иван Федорыч, вот она вся теперь! - сказала Лизавета
Прокофьевна.
Аглая отвернула свое счастливое и заплаканное личико от мамашиной груди, взглянула
на папашу, громко рассмеялась, прыгнула к нему, крепко обняла его и несколько раз
поцеловала. Затем опять бросилась к мамаше и совсем уже спряталась лицом на ее груди,
чтоб уж никто не видал, и тотчас опять заплакала. Лизавета Прокофьевна прикрыла ее
концом своей шали.
- Ну, что же, что же ты с нами-то делаешь, жестокая ты девочка, после этого, вот что! -
проговорила она, но уже радостно, точно ей дышать стало вдруг легче.
- Жестокая! да, жестокая! - подхватила вдруг Аглая. - Дрянная! Избалованная! Скажите
это папаше. Ах, да, ведь он тут. Папа, вы тут? Слышите! - рассмеялась она сквозь слезы.
- Милый друг, идол ты мой! - целовал ее руку весь просиявший от счастья генерал.
(Аглая не отнимала руки.) - Так ты, стало быть, любишь этого… молодого человека?..
- Ни-ни-ни! Терпеть не могу… вашего молодого человека, терпеть не могу! - вдруг
вскипела Аглая и подняла голову: - и если вы, папа, еще раз осмелитесь… я вам серьезно
говорю; слышите: серьезно говорю!
И она, действительно, говорила серьезно: вся даже покраснела, и глаза блистали.
Папаша осекся и испугался, но Лизавета Прокофьевна сделала ему знак из-за Аглаи, и он
понял в нем: "не расспрашивай".
- Если так, ангел мой, то ведь как хочешь, воля твоя, он там ждет один; не намекнуть ли
ему, деликатно, чтоб он уходил?
Генерал, в свою очередь, мигнул Лизавете Прокофьевне.
- Нет, нет, это уж лишнее; особенно если "деликатно": выйдите к нему сами; я выйду
потом, сейчас. Я хочу у этого… молодого человека извинения попросить, потому что я его
обидела.
- И очень обидела, - серьезно подтвердил Иван Федорович.
- Ну, так… оставайтесь лучше вы все здесь, а я пойду сначала одна, вы же сейчас за
мной, в ту же секунду приходите; так лучше.
Она уже дошла до дверей, но вдруг воротилась.
- Я рассмеюсь! Я умру со смеху! - печально сообщила она.
Но в ту же секунду повернулась и побежала к князю.
- Ну, что ж это такое? Как ты думаешь? - наскоро проговорил Иван Федорович.
- Боюсь и выговорить, - так же наскоро ответила Лизавета Прокофьевна, - а по-моему
ясно.
- И по-моему ясно. Ясно как день. Любит.
- Мало того что любит, влюблена! - отозвалась Александра Ивановна: - только в кого
бы, кажется?
- Благослови ее бог, коли ее такая судьба! - набожно перекрестилась Лизавета
Прокофьевна.