Page 88 - Идиот

и не надо бы их совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
- Сам Рогожин! - провозгласил Фердыщенко.
- Как вы думаете, Афанасий Иванович, - наскоро успел шепнуть ему генерал: - не
сошла ли она с ума? То-есть, без аллегории, а настоящим медицинским манером, - а?
- Я вам говорил, что она и всегда к этому наклонна была, - лукаво отшепнулся
Афанасий Иванович.
- И к тому же лихорадка…
Компания Рогожина была почти в том же самом составе, как и давеча утром;
прибавился только какой-то беспутный старичишка, в свое время бывший редактором
какой-то забулдыжной обличительной газетки, и про которого шел анекдот, что он заложил
и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный
соперник и конкуррент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и
совершенно никому из Рогожинцев неизвестный, но подобранный на улице, на солнечной
стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил
вспоможения, под коварным предлогом, что он сам "по пятнадцати целковых давал в свое
время просителям". Оба конкуррента тотчас же отнеслись друг к другу враждебно.
Давешний господин с кулаками после приема в компанию "просителя" счел себя даже
обиженным и, будучи молчалив от природы, только рычал иногда, как медведь, и с глубоким
презреньем смотрел на заискивания и заигрывания с ним "просителя", оказавшегося
человеком светским и политичным. С виду подпоручик обещал брать "в деле" более
ловкостью и изворотливостью, чем силой, да и ростом был пониже кулачного господина.
Деликатно, не вступая в явный спор, но ужасно хвастаясь, он несколько раз уже намекнул о
преимуществах английского бокса, одним словом, оказался чистейшим западником.
Кулачный господин при слове "бокс" только презрительно и обидчиво улыбался, и с своей
стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы
невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную
вещь - огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем
становилось ясно, что если эта глубоко-национальная вещь опустится без промаху на
предмет, то действительно только мокренько станет.
В высшей степени "готовых" опять-таки никого из них не было, как и давеча,
вследствие стараний самого Рогожина, имевшего целый день в виду свой визит к Настасье
Филипповне. Сам же он почти совсем успел отрезвиться, но зато чуть не одурел от всех
вынесенных им впечатлений в этот безобразный и ни на что не похожий день из всей его
жизни. Одно только оставалось у него постоянно в виду, в памяти и в сердце, в каждую
минуту, в каждое мгновение. Для этого одного он провел все время, с пяти часов пополудни
вплоть до одиннадцати, в бесконечной тоске и тревоге, возясь с Киндерами и Бискупами,
которые тоже чуть с ума не сошли, мечась как угорелые по его надобности. И однако
все-таки сто тысяч ходячими деньгами, о которых мимолетно, насмешливо и совершенно
неясно намекнула Настасья Филипповна, успели составиться, за проценты, о которых даже
сам Бискуп, из стыдливости, разговаривал с Киндером не вслух, а только шепотом.
Как и давеча, Рогожин выступал впереди всех, остальные подвигались за ним, хотя и с
полным сознанием своих преимуществ, но все-таки несколько труся. Главное, и бог знает
отчего, трусили они Настасьи Филипповны. Одни из них даже думали, что всех их
немедленно "спустят с лестницы". Из думавших так был между прочими щеголь и
победитель сердец, Залежев. Но другие, и преимущественно кулачный господин, хотя и не
вслух, но в сердце своем, относились к Настасье Филипповне с глубочайшим презрением, и
даже с ненавистью, и шли к ней как на осаду. Но великолепное убранство первых двух
комнат, неслыханные и невиданные ими вещи, редкая мебель, картины, огромная статуя
Венеры, - все это произвело на них неотразимое впечатление почтения и чуть ли даже не
страха. Это не помешало конечно им всем, мало-по-малу и с нахальным любопытством,
несмотря на страх, протесниться вслед за Рогожиным в гостиную; но когда кулачный
господин, "проситель" и некоторые другие заметили в числе гостей генерала Епанчина, то в