Page 87 - Идиот
P. 87
XV.
Вошла горничная Катя, сильно испуганная.
- Там бог знает что, Настасья Филипповна, человек десять ввалились, и все хмельные-с,
сюда просятся, говорят, что Рогожин, и что вы сами знаете.
- Правда, Катя, впусти их всех тотчас же.
- Неужто… всех-с, Настасья Филипповна? Совсем ведь безобразные. Страсть!
- Всех, всех впусти, Катя, не бойся, всех до одного, а то и без тебя войдут. Вон уж как
шумят, точно давеча. Господа, вы, может быть, обижаетесь, - обратилась она к гостям, - что я
такую компанию при вас принимаю? Я очень сожалею и прощения прошу, но так надо, а мне
очень, очень бы желалось, чтобы вы все согласились быть при этой развязке моими
свидетелями, хотя, впрочем, как вам угодно…
Гости продолжали изумляться, шептаться и переглядываться, но стало совершенно
ясно, что все это было рассчитано и устроено заранее, и что Настасью Филипповну, - хоть
она и конечно с ума сошла, - теперь не собьешь. Всех мучило ужасно любопытство. При том
же и пугаться-то очень было некому. Дам было только две: Дарья Алексеевна, барыня бойкая
и видавшая всякие виды, и которую трудно было сконфузить, и прекрасная, но молчаливая
незнакомка. Но молчаливая незнакомка вряд ли что и понять могла: это была приезжая
немка и русского языка ничего не знала; кроме того, кажется, была столько же глупа,
сколько и прекрасна. Она была внове и уже принято было приглашать ее на известные
вечера в пышнейшем костюме, причесанную как на выставку, и сажать как прелестную
картинку для того, чтобы "скрасить вечер, - точно так, как иные добывают для своих вечеров
у знакомых, на один раз, картину, вазу, статую или экран. Что же касается мужчин, то
Птицын, например, был приятель с Рогожиным, Фердыщенко был как рыба в воде; Ганечка
все еще в себя придти не мог, но хоть смутно, а неудержимо сам ощущал горячечную
потребность достоять до конца у своего позорного столба; старичек-учитель, мало
понимавший в чем дело, чуть не плакал и буквально дрожал от страха, заметив какую-то
необыкновенную тревогу кругом и в Настасье Филипповне, которую обожал, как свою
внучку; но он скорее бы умер, чем ее в такую минуту покинул. Что же касается Афанасия
Ивановича, то, конечно, он себя компрометировать в таких приключениях не мог; но он
слишком был заинтересован в деле, хотя бы и принимавшем такой сумасшедший оборот; да
и Настасья Филипповна выронила на его счет два-три словечка таких, что уехать никак
нельзя было, не разќяснив окончательно дела. Он решился досидеть до конца и уже
совершенно замолчать и оставаться лишь наблюдателем, что, конечно, и требовалось его
достоинством. Один лишь генерал Епанчин, только сейчас пред этим разобиженный таким
бесцеремонным и смешным возвратом ему подарка, конечно, еще более мог теперь
обидеться всеми этими необыкновенными эксцентричностями или, например, появлением
Рогожина; да и человек, как он, и без того уже слишком снизошел, решившись сесть рядом с
Птицыным и Фердыщенком; но что могла сделать сила страсти, то могло быть, наконец,
побеждено чувством обязанности, ощущением долга, чина и значения и вообще уважением к
себе, так что Рогожин с компанией, во всяком случае, в присутствии его превосходительства
был невозможен.
- Ах, генерал, - перебила его тотчас же Настасья Филипповна, только что он обратился
к ней с заявлением, - я и забыла! Но будьте уверены, что о вас я предвидела. Если уж вам так
обидно, то я и не настаиваю и вас не удерживаю, хотя бы мне очень желалось именно вас
при себе теперь видеть. Во всяком случае, очень благодарю вас за ваше знакомство и лестное
внимание, но если вы боитесь…
- Позвольте, Настасья Филипповна, - вскричал генерал, 'в припадке рыцарского
великодушия, - кому выговорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и
если, например, есть какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно.
Я только на счет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да