Page 86 - Идиот

- За… за кого? - спросил князь замирающим голосом.
- За Гаврилу Ардалионовича Иволгина, - продолжала Настасья Филипповна,
попрежнему резко, твердо и четко.
Прошло несколько секунд молчания; князь как-будто силился и не мог выговорить,
точно ужасная тяжесть давила ему грудь.
- Н-нет… не выходите! - прошептал он наконец, и с усилием перевел дух.
- Так тому и быть! Гаврила Ардалионович! - властно и как бы торжественно обратилась
она к нему: - вы слышали, как решил князь? Ну, так в том и мой ответ; и пусть это дело
кончено раз на всегда!
- Настасья Филипповна! - дрожащим голосом проговорил Афанасий Иванович.
- Настасья Филипповна! - убеждающим, но встревоженным голосом произнес генерал.
Все зашевелились и затревожились.
- Что вы, господа? - продолжала она, как бы с удивлением вглядываясь в гостей: - что
вы так всполохнулись! И какие у вас у всех лица!
- Но… вспомните, Настасья Филипповна, - запинаясь пробормотал Тоцкий, - вы дали
обещание… вполне добровольное, и могли бы отчасти и пощадить… Я затрудняюсь и…
конечно, смущен, но… Одним словом, теперь, в такую минуту, и при… при людях, и все это
так… кончить таким пети-жї дело серьезное, дело чести и сердца… от которого зависит…
- Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно совсем сбиваетесь.
Во-первых, что такое: "при людях"? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И
почему "пети-жї"? Я действительно хотела рассказать свой анекдот, ну, вот и рассказала; не
хорош разве? И почему вы говорите, что "не серьезно"? Разве это не серьезно? Вы слышали,
я сказала князю: "как скажете, так и будет": сказал бы да, я бы тотчас же дала согласие, но он
сказал нет, и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
- Но князь, почему тут князь? И что такое, наконец, князь? - пробормотал генерал,
почти уж не в силах сдержать свое негодование на такой обидный даже авторитет князя.
- А князь для меня то, что я в него в первого, во всю мою жизнь, как в
истинно-преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю.
- Мне остается только отблагодарить Настасью Филипповну за чрезвычайную
деликатность, с которою она… со мной поступила, - проговорил наконец дрожащим голосом
и с кривившимися губами бледный Ганя; - это, конечно, так тому и следовало… Но…
князь… Князь в этом деле…
- До семидесяти пяти тысяч добирается, что ли? - оборвала вдруг Настасья
Филипповна: - вы это хотели сказать? Не запирайтесь, вы непременно это хотели сказать!
Афанасий Иванович, я и забыла прибавить: вы эти семьдесят пять тысяч возьмите себе и
знайте, что я вас отпускаю на волю даром. Довольно! Надо ж и вам вздохнуть! Девять лет и
три месяца! Завтра - по-новому, а сегодня - я именинница и сама по себе, в первый раз в
целой жизни! Генерал, возьмите и вы ваш жемчуг, подарите супруге, вот он; а с завтрашнего
дня я совсем и с квартиры сќезжаю. И уже больше не будет вечеров, господа!
Сказав это, она вдруг встала, как-будто желая уйти.
- Настасья Филипповна! Настасья Филипповна! - послышалось со всех сторон. Все
заволновались, все встали с мест; все окружили ее, все с беспокойством слушали эти
порывистые, лихорадочные, исступленные слова; все ощущали какой-то беспорядок, никто
не мог добиться толку, никто не мог ничего понять. В это мгновение раздался вдруг звонкий,
сильный удар колокольчика, точь-в-точь как давеча в Ганечкину квартиру.
- А! а-а! Вот и развязка! Наконец-то! Половина двенадцатого! - вскричала Настасья
Филипповна; - прошу вас садиться, господа, это развязка!
Сказав это, она села сама. Странный смех трепетал на губах ее. Она сидела молча, в
лихорадочном ожидании, и смотрела на дверь.
- Рогожин и сто тысяч, сомнения нет, - пробормотал про себя Птицын.