Page 10 - Казаки

виноградные, фруктовые сады и виднеются песчаные буруны (наносные пески) Ногайской
степи. Станица обнесена земляным валом и колючим терновником. Выезжают из станицы и
въезжают в нее высокими на столбах воротами с небольшою, крытою камышом крышкой,
около которых стоит на деревянном лафете пушка, уродливая, сто лет не стрелявшая,
когда-то отбитая казаками. Казак в форме, в шашке и ружье, иногда стоит, иногда не стоит
на часах у ворот, иногда делает, иногда не делает фрунт проходящему офицеру. Под
крышкой ворот на белой дощечке черною краской написано: домов 266, мужеского пола душ
897, женского пола 1012. Дома казаков все подняты на столбах от земли на аршин и более,
опрятно покрыты камышом, с высокими князьками. Все ежели не новы, то прямы, чисты, с
разнообразными высокими крылечками и не прилеплены друг к другу, а просторно и
живописно расположены широкими улицами и переулками. Перед светлыми большими
окнами многих домов, за огородками, поднимаются выше хат темно-зеленые раины, нежные
светлолиственные акации с белыми душистыми цветами, и тут же нагло блестящие желтые
подсолнухи и вьющиеся лозы травянок и винограда. На широкой площади виднеются три
лавочки с красным товаром, семечком, стручками и пряниками; и за высокой оградой, из-за
ряда старых раин, виднеется, длиннее и выше всех других, дом полкового командира со
створчатыми окнами. Народа, особенно летом, всегда мало виднеется в будни по улицам
станицы. Казаки на службе: на кордонах и в походе; старики на охоте, рыбной ловле или с
бабами на работе в садах и огородах. Только совсем старые, малые и больные остаются дома.

V

Был тот особенный вечер, какой бывает только на Кавказе. Солнце зашло за горы, но
было еще светло. Заря охватила треть неба, и на свете зари резко отделялись бело-матовые
громады гор. Воздух был редок, неподвижен и звучен. Длинная, в несколько верст, тень
ложилась от гор на степи. В степи, за рекой, по дорогам — везде было пусто. Ежели
редко-редко где покажутся верховые, то уже казаки с кордона и чеченцы из аула с
удивлением и любопытством смотрят на верховых и стараются догадаться, кто могут быть
эти недобрые люди. Как вечер, так люди из страха друг перед другом жмутся к жильям, и
только зверь и птица, не боясь человека, свободно рыщут по этой пустыне. Из садов спешат с
веселым говором до захождения солнца казачки, привязывавшие плети. И в садах становится
пусто, как и во всей окрестности; но станица в эту пору вечера особенно оживляется. Со всех
сторон подвигается пешком, верхом и на скрипучих арбах народ к станице. Девки в
подоткнутых рубахах, с хворостинами, весело болтая, бегут к воротам навстречу скотине,
которая толпится в облаке пыли и комаров, приведенных ею за собой из степи. Сытые
коровы и буйволицы разбредаются по улицам, и казачки в цветных бешметах снуют между
ними. Слышен их резкий говор, веселый смех и визги, перебиваемые ревом скотины. Там
казак в оружии, верхом, выпросившийся с кордона, подъезжает к хате и, перегибаясь к окну,
постукивает в него, и вслед за стуком показывается красивая молодая голова казачки и
слышатся улыбающиеся, ласковые речи. Там скуластый оборванный работник-ногаец,
приехав с камышом из степи, поворачивает скрипящую арбу на чистом широком дворе
есаула, и скидает ярмо с мотающих головами быков, и перекликается по-татарски с
хозяином. Около лужи, занимающей почти всю улицу и мимо которой столько лет проходят
люди, с трудом лепясь по заборам, пробирается босая казачка с вязанкой дров за спиной,
высоко поднимая рубаху над белыми ногами, и возвращающийся казак-охотник, шутя,
кричит: «Выше подними, срамница», — и целится в нее, и казачка опускает рубаху и роняет
дрова. Старик казак с засученными штанами и раскрытою седою грудью, возвращаясь с
2
рыбной ловли, несет через плечо в сапетке еще бьющихся серебристых шамаек и, чтоб
ближе пройти, лезет через проломанный забор соседа и отдирает от забора зацепившийся

2 наметке