Page 20 - Казаки

— Чуть-чуть не убил тебя, ей-богу! — сказал Лукашка.
— Что стрелил? — спросил старик.
Звучный голос старика, раздавшийся в лесу и вниз по реке, вдруг уничтожил ночную
тишину и таинственность, окружавшую казака. Как будто вдруг светлей и видней стало.
— Ты вот ничего не видал, дядя, а я убил зверя, — сказал Лукашка, спуская курок и
вставая неестественно спокойно.
Старик, уже не спуская с глаз, смотрел на ясно теперь белевшуюся спину, около
которой рябил Терек.
— С карчой на спине плыл. Я его высмотрел, да как… Глянь-ко сюда! Во! В портках
синих, ружье никак… Видишь, что ль? — говорил Лука.
— Чего не видать! — с сердцем сказал старик, и что-то серьезное и строгое выразилось
в лице старика. — Джигита убил, — сказал он как будто с сожалением.
— Сидел так-то я, гляжу, что чернеет с той стороны? Я еще там его высмотрел, точно
человек подошел и упал. Что за диво! А карча, здоровая карча плывет, да не вдоль плывет, а
поперек перебивает. Глядь, а из-под ней голова показывает. Что за чудо? Повел я, из
камыша-то мне и не видно; привстал, а он услыхал, верно, бестия, да на отмель и выполз,
оглядывает. Врешь, думаю, не уйдешь. Только выполз, оглядывает. (Ох, глотку завалило
чем-то!) Я ружье изготовил, не шелохнусь, выжидаю. Постоял, постоял, опять и поплыл, да
как наплыл на месяц-то, так аж спина видна. «Отцу и Сыну и Святому Духу». Глядь из-за
дыма, а он и барахтается. Застонал али почудилось мне? Ну, слава тебе, Господи, думаю,
убил! А как на отмель вынесло, все наружу стало, хочет встать, да и нет силы-то. Побился,
побился и лег. Чисто, все видать. Вишь, не шелохнется, должно издох. Казаки на кордон
побежали, как бы другие не ушли!
— Так и поймал! — сказал старик. — Далече, брат, теперь… — И он опять печально
покачал головою. В это время пешие и конные казаки с громким говором и треском сучьев
послышались по берегу.
— Ведут каюк, что ли? — крикнул Лука.
— Молодец, Лука! Тащи на берег! — кричал один из казаков.
Лукашка, не дожидаясь каюка, стал раздеваться, не спуская глаз с добычи.
— Погоди, каюк Назарка ведет, — кричал урядник.
— Дурак! Живой, может! Притворился! Кинжал возьми, — прокричал другой казак.
— Толкуй! — крикнул Лука, скидывая портки. Он живо разделся, перекрестился и,
подпрыгнув, со всплеском вскочил в воду, обмакнулся, и, вразмашку кидая белыми руками и
высоко поднимая спину из воды и отдувая поперек течения, стал перебивать Терек к отмели.
Толпа казаков звонко, в несколько голосов, говорила на берегу. Трое конных поехали в
объезд. Каюк показался из-за поворота. Лукашка поднялся на отмели, нагнулся над телом,
ворохнул его раза два. «Как есть мертвый!» — прокричал оттуда резкий голос Луки.
Чеченец был убит в голову. На нем были синие портки, рубаха, черкеска, ружье и
кинжал, привязанные на спину. Сверх всего был привязан большой сук, который и обманул
сначала Лукашку.
— Вот так сазан попался! — сказал один из собравшихся кружком казаков, в то время
как вытащенное из каюка чеченское тело, приминая траву, легло на берег.
— Да и желтый же какой! — сказал другой.
— Где искать поехали наши? — Они небось все на той стороне. Кабы не передовой
был, так не так бы плыл. Одному зачем плыть? — сказал третий.
— То-то ловкой должно, вперед всех выискался. Самый, видно,
джигит! — насмешливо сказал Лукашка, выжимая мокрое платье у берега и беспрестанно
вздрагивая. — Борода крашена, подстрижена.
— И зипун в мешочке на спину приладил. Оно и плыть ему легче от нее, — сказал
кто-то.
— Слышь, Лукашка! — сказал урядник, державший в руках кинжал и ружье, снятые с
убитого. — Ты кинжал себе возьми и зипун возьми, а за ружье, приди, я тебе три монета