Page 25 - Казаки

— Дедушка! казак! — обратился он к нему. — Подойди-ка сюда.
Старик взглянул в окно и остановился.
— Здравствуй, добрый человек, — сказал он, приподнимая над коротко обстриженною
головой свою шапочку.
— Здравствуй, добрый человек, — отвечал Оленин. — Что это тебе мальчишки кричат?
Дядя Ерошка подошел к окну.
— А дразнят меня, старика. Это ничего. Я люблю. Пускай радуются над
дядей, — сказал он с теми твердыми и певучими интонациями, с которыми говорят старые и
почтенные люди. — Ты начальник армейских, что ли?
— Нет, я юнкер. А где это фазанов убил? — спросил Оленин.
— В лесу три курочки замордовал, — отвечал старик, поворачивая к окну свою
широкую спину, на которой заткнутые головками за поясом, пятная кровью черкеску, висели
три фазанки. — Али ты не видывал? — спросил он. — Коли хочешь, возьми себе парочку.
На! — И он подал в окно двух фазанов. — А что, ты охотник? — спросил он.
— Охотник. Я в походе сам убил четырех.
— Четырех? Много! — насмешливо сказал старик. — А пьяница ты? Чихирь пьешь?
— Отчего ж? и выпить люблю.
— Э, да ты, я вижу, молодец! Мы с тобой кунаки будем, — сказал дядя Ерошка.
— Заходи, — сказал Оленин. — Вот и чихирю выпьем.
— И то зайти, — сказал старик. — Фазанов-то возьми. По лицу старика видно было,
что юнкер понравился ему, и он сейчас понял, что у юнкера можно даром выпить и потому
можно подарить ему пару фазанов.
Через несколько минут в дверях хаты показалась фигура дяди Ерошки. Тут только
Оленин заметил всю громадность и силу сложения этого человека, несмотря на то, что
красно-коричневое лицо его с совершенно белою окладистою бородой было все изрыто
старческими, могучими, трудовыми морщинами. Мышцы ног, рук и плеч были так полны и
бочковаты, как бывают только у молодого человека. На голове его из-под коротких волос
видны были глубокие зажившие шрамы. Жилистая толстая шея была, как у быка, покрыта
клетчатыми складками. Корявые руки были сбиты и исцарапаны. Он легко и ловко
перешагнул через порог, освободился от ружья, поставил его в угол, быстрым взглядом
окинул и оценил сложенные в хате пожитки и вывернутыми ногами в поршнях, не топая,
вышел на средину комнаты. С ним вместе проник в комнату сильный, но не неприятный
смешанный запах чихирю, водки, пороху и запекшейся крови.
Дядя Ерошка поклонился образам, расправил бороду и, подойдя к Оленину, подал ему
свою черную толстую руку.
— Кошкильды! — сказал он. — Это по-татарски значит; здравия желаем, мир вам,
по-ихнему.
— Кошкильды! Я знаю, — отвечал Оленин, подавая ему руку.
— Э, не знаешь, не знаешь порядков! Дурак! — сказал дядя Ерошка, укоризненно качая
головой. — Коли тебе кошкильды говорят, ты скажи алла рази бо сун , спаси Бог. Так-то,
отец мой, а не кошкильды . Я тебя всему научу. Так-то был у нас Илья Мосеич, ваш, русский,
так мы с ним кунаки были. Молодец был. Пьяница, вор, охотник, уж какой охотник! Я его
всему научил.
— Чему ж ты меня научишь? — спросил Оленин, все более и более заинтересовываясь
стариком.
— На охоту тебя поведу, рыбу ловить научу, чеченцев покажу, душеньку хочешь, и ту
доставлю. Вот я какой человек. Я шутник! — И старик засмеялся. — Я сяду, отец мой, я
устал. Карга? — прибавил он вопросительно.
— А карга что значит? — спросил Оленин.
— А это значит: хорошо , по-грузински. А я так говорю; поговорка моя, слово
любимое: карга; карга, так и говорю, значит шутю . Да что, отец мой, чихирю-то вели
поднесть. Солдат, драбант есть у тебя? Есть? Иван! — закричал старик. — Ведь у вас что ни