Page 21 - Казаки

дам. Вишь, оно и с свищом, — прибавил он, пуская дух в дуло, — так мне на память лестно.
Лукашка ничего не ответил, ему, видимо, досадно было это попрошайничество; но он
знал, что этого не миновать.
— Вишь, черт какой! — сказал он, хмурясь и бросая наземь чеченский зипун, — хошь
бы зипун хороший был, а то байгуш.
— Годится за дровами ходить, — сказал другой казак.
— Мосев! я домой схожу, — сказал Лукашка, видимо уж забыв свою досаду и желая
употребить в пользу подарок начальнику.
— Иди, что ж!
— Оттащи его за кордон, ребята, — обратился урядник к казакам, все осматривая
ружье. — Да шалашик от солнца над ним сделать надо. Може, из гор выкупать будут.
— Еще не жарко, — сказал кто-то.
— А чакалка изорвет? Это разве хорошо? — заметил один из казаков.
— Караул поставим, а то выкупать придут: нехорошо, коли порвет.
— Ну, Лукашка, как хочешь: ведро ребятам поставишь, — прибавил урядник весело.
— Уж как водится, — подхватили казаки. — Вишь, счастье Бог дал: ничего не
видамши, абрека убил.
— Покупай кинжал и зипун. Давай денег больше. И портки продам. Бог с
тобой, — говорил Лука. — Мне не налезут: поджарый черт был.
Один казак купил зипун за монет . За кинжал дал другой два ведра.
— Пей, ребята, ведро ставлю, — сказал Лука, — сам из станицы привезу.
— А портки девкам на платки изрежь, — сказал Назарка.
Казаки загрохотали.
— Будет вам смеяться, — повторил урядник, — оттащи тело-то. Что пакость такую у
избы положили…
— Что стали? Тащи его сюда, ребята! — повелительно крикнул Лукашка казакам,
которые неохотно брались за тело, и казаки исполнили его приказание, точно он был
начальник. Протащив тело несколько шагов, казаки опустили ноги, которые, безжизненно
вздрогнув, опустились, и, расступившись, постояли молча несколько времени. Назарка
подошел к телу и поправил подвернувшуюся голову так, чтобы видеть кровавую круглую
рану над виском и лицо убитого.
— Вишь, заметку какую сделал! В самые мозги! — проговорил он, — не пропадет,
хозяева узнают.
Никто ничего не ответил, и снова тихий ангел пролетел над казаками.
Солнце уже поднялось и раздробленными лучами освещало росистую зелень. Терек
бурлил неподалеку; в проснувшемся лесу, встречая утро, со всех сторон перекликались
фазаны. Казаки молча и неподвижно стояли вокруг убитого и смотрели на него. Коричневое
тело в одних потемневших мокрых синих портках, стянутых пояском на впалом животе,
было стройно и красиво. Мускулистые руки лежали прямо, вдоль ребер. Синеватая
свежевыбритая круглая голова с запекшеюся раной сбоку была откинута. Гладкий загорелый
лоб резко отделялся от бритого места. Стеклянно-открытые глаза с низко остановившимися
зрачками смотрели вверх — казалось, мимо всего. На тонких губах, растянутых в краях и
выставлявшихся из-за красных подстриженных усов, казалось, остановилась добродушная
тонкая усмешка. На маленьких кистях рук, поросших рыжими волосами, пальцы были
загнуты внутрь и ногти выкрашены красным. Лукашка все еще не одевался, он был мокр,
шея его была краснее, и глаза его блестели больше обыкновенного; широкие скулы
вздрагивали; от белого, здорового тела шел чуть заметный пар на утреннем свежем воздухе.
— Тоже человек был! — проговорил он, видимо любуясь мертвецом.
— Да, попался бы ему, спуска бы не дал, — отозвался один из казаков.
Тихий ангел отлетел. Казаки зашевелились, заговорили. Двое пошли рубить кусты для
шалаша. Другие побрели к кордону. Лука с Назаркой побежали собираться в станицу.
Спустя полчаса через густой лес, отделявший Терек от станицы, Лукашка с Назаркой