Page 28 - Казаки

— Мосев и то хотел его обидеть. Ружье отнял, да начальство в Кизляре
узнало. — То-то подлая душа, Мосев-то!
— Сказывали, пришел Лукашка-то, — сказала одна девка.
— У Ямки (Ямка была холостая распутная казачка, державшая шинок) с Назаркой
гуляют. Сказывают, полведра выпили.
— Эко Урвану счастье! — сказал кто-то. — Прямо, что Урван! Да что! малый хорош!
Куда ловок! Справедливый малый. Такой же отец был, батяка Кирьяк; в отца весь. Как его
убили, вся станица по нем выла… Вон они идут, никак, — продолжала говорившая, указывая
на казаков, подвигавшихся к ним по улице. — Ергушов-то поспел с ними! Вишь, пьяница!
Лукашка с Назаркой и Ергушовым, выпив полведра, шли к девкам. Они все трое, в
особенности старый казак, были краснее обыкновенного. Ергушов пошатывался и все,
громко смеясь, толкал под бок Назарку.
— Что, скурехи, песен не играете? — крикнул он на девок. — Я говорю, играйте на
наше гулянье.
— Здорово дневали? Здорово дневали? — послышались приветствия.
— Что играть? разве праздник? — сказала баба. — Ты надулся и играй.
Ергушов захохотал и толкнул Назарку:
— Играй ты, что ль! И я заиграю, я ловок, я говорю.
— Что, красавицы, заснули? — сказал Назарка. — Мы с кордона помолить 18 пришли.
Вот Лукашку помолили .
Лукашка, подойдя к кружку, медленно приподнял папаху и остановился против девок.
Широкие скулы и шея были у него красны. Он стоял и говорил тихо, степенно; но в этой
медленности и степенности движений было больше оживленности и силы, чем в болтовне и
суетне Назарки. Он напоминал разыгравшегося жеребца, который, взвив хвост и фыркнув,
остановился как вкопанный всеми ногами. Лукашка тихо стоял перед девками; глаза его
смеялись; он говорил мало, поглядывая то на пьяных товарищей, то на девок. Когда Марьяна
подошла к углу, он ровным, неторопливым движением приподнял шапку, посторонился и
снова стал против нее, слегка отставив ногу, заложив большие пальцы за пояс и поигрывая
кинжалом. Марьяна в ответ на его поклон медленно нагнула голову, уселась на завалинке и
достала из-за пазухи семя. Лукашка, не спуская глаз, смотрел на Марьяну и, щелкая семя,
поплевывал. Все затихли, когда подошла Марьяна.
— Что же? надолго пришли? — спросила казачка, прерывая молчанье.
— До утра, — степенно отвечал Лукашка.
— Да что ж, дай Бог тебе интерес хороший, — сказал казак, — я рад, сейчас говорил.
— И я говорю, — подхватил пьяный Ергушов, смеясь. — Гостей-то что! — прибавил
он, указывая на проходившего солдата. — Водка хороша солдатская, люблю!
— Трех дьяволов к нам пригнали, — сказала одна из казачек. — Уж дедука в станичное
ходил; да ничего, бают, сделать нельзя.
— Ага! Аль горе узнала? — сказал Ергушов.
— Табачищем закурили небось? — спросила другая казачка. — Да кури на дворе
сколько хошь, а в хату не пустим. Хошь станичный приходи, не пустю . Обокрадут еще.
Вишь, он небось, чертов сын, к себе не поставил, станичный-то.
— Не любишь! — опять сказал Ергушов.
— А то бают еще, девкам постелю стлать велено для солдатов и чихирем с медом
поить, — сказал Назарка, отставляя ногу, как Лукашка, и так же, как он, сбивая на затылок
папаху.
Ергушов разразился хохотом и, ухватив, обнял девку, которая ближе сидела к нему.
— Верно, говорю.

18 «Помолить» на казачьем языке значит за вином поздравить кого-нибудь или пожелать счастья вообще;
употребляется в смысле выпить.