Page 41 - Казаки

сунул; так сразу узнала по рубцу, что на шапке был. Выскочила. Бывало, ничего-то не
нужно. И каймаку тебе и винограду, всего натащит, — прибавил Ерошка, объяснявший все
практически. — Да не одна была. Житье бывало.
— А теперь что ж?
— А вот пойдем за собакой, фазана на дерево посадим, тогда стреляй.
— Ты бы за Марьянкой поволочился?
— Ты смотри на собак-то. Вечером докажу, — сказал старик, указывая на своего
любимца Ляма.
Они замолкли.
Пройдя шагов сто в разговорах, старик опять остановился и указал на хворостинку,
которая лежала через дорогу.
— Ты это что думаешь? — сказал он. — Ты думаешь, это так? Нет. Это палка дурно
лежит.
— Чем же дурно? Он усмехнулся.
— Ничего не знаешь. Ты слушай меня. Когда так палка лежит, ты через нее не шагай, а
или обойди, или скинь так-то с дороги да молитву прочти: «Отцу и Сыну и Святому
Духу», — и иди с Богом. Ничего не сделает. Так-то старики еще меня учили.
— Ну, что за вздор! — сказал Оленин. — Ты расскажи лучше про Марьяну. Что ж, она
гуляет с Лукашкой?
— Шш! Теперь молчи, — опять шепотом перервал старик этот разговор, — только
слушай. Кругом вот лесом пойдем.
И старик, неслышно ступая в своих поршнях, пошел вперед по узкой дорожке,
входившей в густой, дикий, заросший лес. Он несколько раз, морщась, оглядывался на
Оленина, который шуршал и стучал своими большими сапогами и, неосторожно неся ружье,
несколько раз цеплял за ветки дерев, разросшихся по дороге.
— Не шуми, тише иди, солдат! — сердито шепотом говорил он ему.
Чувствовалось в воздухе, что солнце встало. Туман расходился, но еще закрывал
вершины леса. Лес казался странно высоким. При каждом шаге вперед местность
изменялась. Что казалось деревом, то оказывалось кустом; камышинка казалась деревом.

XIX

Туман частью поднимался, открывая мокрые камышовые крыши, частью превращался
в росу, увлажая дорогу и траву около заборов. Дым везде валил из труб. Народ выходил из
станицы — кто на работы, кто на реку, кто на кордоны. Охотники шли рядом по сырой,
поросшей травою дороге. Собаки, махая хвостами и оглядываясь на хозяина, бежали по
сторонам. Мириады комаров вились в воздухе и преследовали охотников, покрывая их
спины, лица и руки. Пахло травой и лесною сыростью. Оленин беспрестанно оглядывался на
арбу, в которой сидела Марьянка и хворостиной подгоняла быков.
Было тихо. Звуки станицы, слышные прежде, теперь уже не доходили до охотников;
только собаки трещали по тернам, и изредка откликались птицы. Оленин знал, что в лесу
опасно, что абреки всегда скрываются в этих местах. Он знал тоже, что в лесу для пешехода
ружье есть сильная защита. Не то чтоб ему было страшно, но он чувствовал, что другому на
его месте могло быть страшно, и, с особенным напряжением вглядываясь в туманный, сырой
лес, вслушиваясь в редкие слабые звуки, перехватывал ружье и испытывал приятное и новое
для него чувство. Дядя Ерошка, идя впереди, при каждой луже, на которой были двойчатые
следы зверя, останавливался и, внимательно разглядывая, указывал их Оленину. Он почти не
говорил, только изредка и шепотом делал свои замечания. Дорога, по которой они шли, была
когда-то проезжена арбой и давно заросла травой. Карагачевый и чинаровый лес с обеих
сторон был так густ и заросл, что ничего нельзя было видеть через него. Почти каждое
дерево было обвито сверху донизу диким виноградником; внизу густо рос темный
терновник. Каждая маленькая полянка вся заросла ежевичником и камышом с серыми