Page 37 - Казаки

— А что, матушка, я тебе говорил торбы починить: починила, что ль? — сказал он.
— Как же! Немая чинила что-то вечор. Аль пора на кордон-то? Не видала я тебя вовсе.
— Вот только уберусь, и идти надо, — отвечал Лукашка, увязывая порох. — А немая
где? Аль вышла?
— Должно, дрова рубит. Все о тебе сокрушалась. Уж не увижу, говорит, я его вовсе.
Так-то рукой на лицо покажет, щелкнет да к сердцу и прижмет руки: жалко, мол. Пойти
позвать, что ль? Об абреке-то все поняла.
— Позови, — сказал Лукашка. — Да сало там у меня было, принеси сюда. Шашку
смазать надо.
Старуха вышла, и через несколько минут по скрипящим сходцам вошла в хату немая
сестра Лукашки. Она была шестью годами старше брата и чрезвычайно была бы похожа на
него, если бы не общее всем глухонемым тупое и грубо-переменчивое лицо. Одежду ее
составляла грубая рубаха в заплатах; ноги были босы и испачканы; на голове старый синий
платок. Шея, руки и лицо были жилисты, как у мужика. Видно было и по одежде и по всему,
что она постоянно несла трудную мужскую работу. Она внесла вязанку дров и бросила ее у
печи. Потом подошла к брату с радостною улыбкой, сморщившею все ее лицо, тронула его
за плечо и начала руками, лицом и всем телом делать ему быстрые знаки.
— Хорошо, хорошо! Молодец, Степка! — отвечал брат, кивая головой. — Все
припасла, починила, молодец! Вот тебе за то! — И, достав из кармана два пряника, он подал
ей.
Лицо немой покраснело, и она дико загудела от радости. Схватив пряники, она еще
быстрей стала делать знаки, часто указывая в одну сторону и проводя толстым пальцем по
бровям и лицу. Лукашка понимал ее и все кивал, слегка улыбаясь. Она говорила, что брат
девкам давал бы закуски, говорила, что девки его любят и что одна девка, Марьянка, лучше
всех, и та любит его. Марьянку она обозначала, указывая быстро на сторону ее двора, на
свои брови, лицо, чмокая и качая головой. «Любит» — показывала она, прижимая руку к
груди, целуя свою руку и будто обнимая что-то. Мать вернулась в хату и, узнав, о чем
говорила немая, улыбнулась и покачала головой. Немая показала ей пряники и снова
прогудела от радости.
— Я Улите говорила намедни, что сватать пришлю, — сказала мать, — приняла мои
слова хорошо. Лукашка молча посмотрел на мать.
— Да что, матушка? Вино надо везть. Коня нужно.
— Повезу, когда время будет; бочки справлю, — сказала мать, видимо не желая, чтобы
сын вмешивался в хозяйственные дела. — Ты как пойдешь, — сказала старуха сыну, — так
возьми в сенях мешочек. У людей заняла, тебе на кордон припасла. Али в саквы 23
положить?
— Ладно, — отвечал Лукашка. — А коли из-за реки Гирей-хан приедет, ты его на
кордон пришли, а то теперь долго не отпустят. До него дело есть.
Он стал собираться.
— Пришлю, Лукаша, пришлю. Что ж, у Ямки все и гуляли, стало? — сказала
старуха. — То-то я ночью вставала к скотине, слушала, ровно твой голос песни играл.
Лукашка не отвечал, вышел в сени, перекинул через плечо сумки, подоткнул зипун,
взял ружье и остановился на пороге.
— Прощай, матушка, — сказал он. Мать до ворот провожала его. — Ты бочонок с
Назаркой пришли, — ребятам обещался; он зайдет, — сказал он матери, припирая за собой
ворота.
— Спаси тебя Христос, Лукаша! Бог с тобой! Пришлю, из новой бочки
пришлю, — отвечала старуха, подходя к забору. — Да слушай что, — прибавила она,
перегнувшись через забор.

23 «Саквами» называются переметные сумки, которые казаки возят за седлами.