Page 36 - Казаки
P. 36

что ль?
                     — Научи, дядя.
                     — Черепаху знаешь? Ведь она черт, черепаха-то.
                     — Как не знать!
                     — Найди  ты  ее  гнездо  и  оплети  плетешок  кругом,  чтоб  ей  пройти  нельзя.  Вот  она
               придет, покружит и сейчас назад; найдет разрыв-траву, принесет, плетень разорит. Вот ты и
               поспевай на другое  утро и смотри:  где разломано, тут и разрыв-трава лежит. Бери и неси
               куда хочешь. Не будет тебе ни замка, ни закладки.
                     — Да ты пытал, что ль, дядя?
                     — Пытать не пытал, а сказывали хорошие люди. У меня только и заговора было, что
               прочту «здравствуитя», как на коня садиться. Никто не убил.
                     — Какая такая «здравствуитя», дядя?
                     — А ты не знаешь? Эх, народ! То-то, дядю спроси. Ну слухай, говори за мной:

                     Здравствуитя живучи в Сиони.
                     Се царь твой.
                     Мы сядем на кони.
                     Софоние вопие,
                     Захарие глаголе.
                     Отче Мандрыче
                     Человеко-веко-любче.
                     — Веко-веко-любче, — повторил старик. — Знаешь? Ну, скажи!

                     Лукашка засмеялся.
                     — Да что, дядя, разве от этого тебя не убили? Може, так.
                     — Умны  стали  вы.  Ты  все  выучи  да  скажи.  От  того  худа  не  будет.  Ну,  пропел
               «Мандрыче», да и прав, — и старик сам засмеялся. — А ты в Ногаи, Лука, не езди, вот что!
                     — А что?
                     — Не то время, не тот вы народ, дерьмо казаки вы стали. Да и русских вон что нагнали!
               Засудят. Право, брось. Куда вам! Вот мы с Гирчиком, бывало…
                     И старик начал было рассказывать свои бесконечные истории. Но Лукашка глянул  в
               окно.
                     — Вовсе светло, дядя, — перебил он его. — Пора, заходи когда.
                     — Спаси Христос, а я к армейскому пойду: пообещал на охоту свести; человек хорош,
               кажись.

                                                             XVII

                     От Ерошки Лукашка зашел домой. Когда он вернулся, сырой росистый туман поднялся
               от земли и окутал станицу. Не видная скотина начинала шевелиться с разных концов. Чаще и
               напряженнее  перекликались  петухи.  В  воздухе  становилось  прозрачно,  и  народ  начинал
               подниматься. Подойдя вплоть, Лукашка рассмотрел мокрый от тумана забор своего двора,
               крылечко  хаты  и  отворенную  клеть.  На  дворе  слышался  в  тумане  звук  топора  по  дровам.
               Лукашка  прошел  в  хату.  Мать  его  встала  и,  стоя  перед  печью,  бросала  в  нее  дрова.  На
               кровати еще спала сестра-девочка.
                     — Что, Лукаша, нагулялся? — сказала мать тихо. — Где был ночь-то?
                     — В станице был, — неохотно отвечал сын, доставая винтовку из чехла и осматривая
               ее.
                     Мать покачала головой.
                     Подсыпав  пороху  на  полку,  Лукашка  достал  мешочек,  вынул  несколько  пустых
               хозырей  и  стал  насыпать  заряды,  тщательно  затыкая  их  пулькой,  завернутою  в  тряпочке.
               Повыдергав зубом заткнутые козыри и осмотрев их, он положил мешок.
   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41