Page 249 - Мартин Иден

обществе и о вселенной. Они не пользовались готовыми мнениями, все
они, каждый на свой лад, были мятежники, и никто не изрекал избитых
истин. Мартин никогда не слышал, чтобы у Морзов обсуждался такой
широкий круг разнообразнейших тем. Казалось, они о чем угодно могут с
увлечением толковать хоть ночь напролет. Разговор переходил от новой
книги миссис Хемфри Уорд к последней пьесе Шоу, через будущее драмы к
воспоминаниям о Менсфилде. Они одобряли или высмеивали передовые

статьи утренних газет, говорили об условиях труда в Новой Зеландии, а
потом о Генри Джеймсе и Брандере Мэтьюзе, обсуждали притязания
Германии на Дальнем Востоке и экономическую сторону «желтой
опасности», ожесточенно спорили о выборах в Германии и о последней
речи Бебеля, а там доходила очередь и до местных политических
махинаций, до новейших замыслов и распрей руководства Объединенной
рабочей партии, до сил, приведенных в действие, чтобы вызвать забастовку
портовых рабочих. Мартина поразила их осведомленность. Им было
известно то, о чем никогда не писали газеты – пружины, и рычаги, и
невидимые глазу руки, которые приводят в движение марионеток. К
удивлению Мартина, молодая хозяйка, Мэри, вступила в разговор и
оказалась на редкость умной и знающей, таких женщин Мартин почти не
встречал. Побеседовали о Суинберне и Россетти, а лотом она принялась
толковать о таком, о чем он и представления не имел, завела его на боковые
тропинки французской литературы. Он отыгрался, когда она принялась

защищать Метерлинка, а он пустил в ход тщательно продуманные мысли,
которые развивал в «Позоре солнца».
Появились еще несколько человек, в комнате стало не продохнуть от
табачного дыма, и тут Бриссенден дал старт.
– Вот вам новая жертва, Крейс, – сказал он. – Неоперившийся птенец,
пылкий поклонник Герберта Спенсера. Обратите его в геккельянца, если
сумеете.
Крейс будто проснулся, засиял, как металл под лучом света, а Нортон
посмотрел на Мартина сочувственно, с мягкой, девичьей улыбкой, словно
обещая надежно его защитить.
Крейс повел наступление на Мартина, но Нортон вмешался раз,
другой, третий, и вскоре между ним и Крейсом завязался ожесточенный
поединок. Мартин слушал и не верил ушам. Невероятно, непостижимо, да

еще в рабочем квартале к югу от Маркет-стрит. В устах этих людей ожили
книги, которыми он зачитывался. Они говорили страстно, увлеченно.
Мысль горячила, их, как других горячат алкоголь или гнев. Философия
перестала быть сухими печатными строчками из книг легендарных