Page 274 - Мартин Иден

себя на том, что ему сейчас куда важней просто увидеть Бриссендена, чем
принести ему добрую весть. Письмо из «Парфенона» напомнило, что все
пять дней, посвященные «Запоздавшему», он ничего не знал о Бриссендене
и даже не вспомнил о нем.. Только теперь он понял, до чего оцепенела
душа, и устыдился, что забыл о друге. Но и стыд не слишком обжег. Все
ощущения притупились, кроме тех, что связаны с творчеством, с работой
над «Запоздавшим». Ко всему остальному он в эти дни был слеп и глух. Да

он и сейчас еще слеп и глух. Весь этот мир, через который с шумом мчался
трамвай" казался далеким и призрачным, и если бы каменная громада
мелькнувшей неподалеку колокольни внезапно рассыпалась в прах и
рухнула на него, вряд ли он удивился бы и, уж конечно бы, не испугался.
В гостинице он поспешно поднялся в номер Бриссендена и тут же
поспешно спустился. Номер оказался пуст. Вещей тоже не было.
– Что, мистер Бриссенден не оставлял какого-нибудь адреса?-спросил
он портье, и тот посмотрел на него с любопытством.
– Вы разве не слыхали? – спросил он. Мартин покачал головой.
– Да все газеты про это писали. Его нашли в постели мертвым.
Самоубийство. Прострелил себе голову.
– Похороны уже были?-Мартину почудилось, это спросил откуда-то
издалека чей-то чужой голос.
– Нет. Осмотрели тело да и отправили на Восток. Его родные наняли
законников, а уж те обо всем позаботились.
– Они, видно, не теряли времени, – заметил Мартин.

– Как сказать. Застрелился-то он пять дней назад.
– Пять дней?
– Да, пять дней.
– Вот как, – сказал Мартин, повернулся и вышел.
На углу он зашел на телеграф и отправил в «Парфенон» телеграмму,
советуя печатать поэму. В кармане у него было лишь пять центов на
обратный проезд, и он послал телеграмму с оплатой при доставке.
Дома он тотчас опять засел за работу. Проходили, сменяясь, дни и
ночи, а он сидел за столом и писал. Он никуда не выходил, если не считать
ростовщика, и ел, если чувствовал голод и было из чего приготовить, а если
готовить было не из чего, обходился без еды. Мысленно он давно уже
выстроил повесть, главу за главой, но потом придумалось иное начало,

гораздо сильнее, и Мартин его написал, хотя на это потребовалось еще
двадцать тысяч слов. Не так уж необходимо было тут стремиться к
совершенству, но этого требовала его натура художника. Он работал по-
прежнему в оцепенении, странно отрешенный от всего вокруг, и в