Page 324 - Мартин Иден
P. 324

высыпали на палубу, и чем больше народу видел Мартин, тем сильней в
               нем  росла  неприязнь.  И  однако  он  понимал,  что  несправедлив.  Это
               неплохие и добрые люди, заставлял он себя признать, но тут же уточнял:
               неплохие  и  добрые  как  все  буржуа,  со  всей  присущей  их  сословию
               духовной ограниченностью и скудоумием. Когда они заговаривали с ним,
               его одолевала скука, такими поверхностными, пустопорожними были их
               рассуждения;  а  шумная  веселость  и  чрезмерное  оживление  тех,  кто

               помоложе, отпугивали его. Молодежь неутомимо развлекалась: играли в
               серсо,  набрасывали  кольца,  прогуливались  по  палубе,  или  с  громкими
               криками  кидались  к  борту  смотреть  на  прыжки  дельфинов  и  на  первые
               косяки летучих рыб.
                     Мартин много спал. После завтрака усаживался в шезлонг с журналом
               и все не мог его дочитать. Печатные страницы утомляли. Он недоумевал,
               откуда  берется  столько  всего,  о  чем  можно  писать,  и,  недоумевая,
               задремывал. Его будил гонг, возвещая второй завтрак, и его злило, что надо
               просыпаться. Бодрствовать было нерадостно.
                     Однажды он попытался выйти из оцепенения и отправился в кубрик к
               матросам. Но нет, с той поры, когда он и сам ходил в плавание, матросское
               племя словно подменили. Тупые лица, неповоротливые мозги, не люди, а
               какие-то двуногие скоты… Что у него с ними общего? Мартином овладело
               отчаяние. Тем, кто наверху, Мартин Иден сам по себе вовсе не нужен, а
               вернуться  к  своему  классу,  к  тем,  кому  он  был  нужен  в  прошлом,

               невозможно.  Они  ему  не  нужны.  Теперь  они  так  же  невыносимы,  как
               тупоумные пассажиры первого класса и шумливая молодежь.
                     Жизнь  стала  для  Мартина  –  как  для  больного  слишком  яркий  свет,
               режущий  усталые  глаза.  В  каждую  минуту  бодрствования  жизнь
               ослепительно сверкала вокруг, обдавала слепящим блеском. От этого было
               больно,  нестерпимо  больно.  Впервые  в  жизни  плыл  Мартин  первым
               классом. В плавании его место всегда было в кубрике, либо у штурвала,
               либо он грузил уголь в черном чреве угольного трюма. В те дни, взбираясь
               по  железным  трапам  из  удушливого  жара  корабельных  недр,  он  часто
               мельком  видел  пассажиров–  в  белой  прохладной  одежде,  под  тентами,
               которые  защищали  их  от  солнца  и  ветра,  они  только  и  делали,  что
               наслаждались жизнью, а подобострастные стюарды исполняли каждое их
               желание, каждую прихоть, и Мартину казалось, их жизнь– сущий рай. Ну

               что ж, вот он знаменитость на корабле, в центре внимания, сидит за столом
               по правую руку от капитана, и рад бы вернуться назад, в кубрик и в трюм,
               но тщетны поиски утерянного рая. Нового рая он не обрел, а теперь нет
               возврата и к старому.
   319   320   321   322   323   324   325   326   327   328   329