Page 52 - Мартин Иден

вдохновляла его. Руфь помогала ему в занятиях грамматикой, поправляла
произношение и надоумила взяться за математику. Но встречи их были
посвящены не только этим простейшим занятиям. Слишком много он уже
повидал, слишком зрелый, был у него ум, и конечно же, он не мог
удовлетвориться одними только дробями, кубическими корнями,
грамматическим и синтаксическим разбором; и временами они

разговаривали о другом
– о стихах, которые он недавно прочел, о поэте, чьим творчеством она
занималась в последнее время. И если она читала вслух свои любимые
строфы, Мaртин наслаждался безмерно. Никогда ни у одной женщины не
слышал он такого голоса. Малейший его звук воспламенял любовь, каждое
слово повергало в волнение и трепет. Голос ее покорял, как музыка,
богатством оттенков, мягкостью и глубиной – такое рождают культура и
утонченность души. Он слушал ее, а в памяти звучали резкие крики
темнокожих дикарок и злобных старых ведьм и чуть менее грубые, но все
равно режущие слух голоса фабричных работниц, женщин и девушек его
среды. Потом все они воплощались в зримые образы и чередой проходили
перед его мысленным взором, и каждая, по контрасту, умножала прелесть
Руфи. Мартин блаженствовал тем больше, что он знал, она до тонкости
постигает суть прочитанного, с радостным трепетом по достоинству
оценивает красоту выраженной на бумаге мысли. Она много читала ему из
«Принцессы», и так чутко, всей душой отзывалась на красоту, что нередко

он видел у нее на глазах слезы. В такие минуты ее волнение возвышало его,
он чувствовал себя чуть ли не божеством, и, глядя на нее и слушая,
казалось, глядел в лицо самой жизни, читал ее тайны. А потом он осознал,
какой тонкости восприятия достиг, и решил, что это от любви и нет на
свете ничего прекраснее любви и, пройдя вспять коридорами памяти,
оглядел все прежние утехи и наслаждения – опьяненье вином, женские
ласки, грубые драки и состязанья в силе, – и рядом с высокой страстью, что
владела им сейчас все ему показалось мелким и низменным.
Руфь не очень понимала, что происходит. Она никогда еще не
испытывала сердечных треволнений. Все познания по этой части она
брала, из книг, где по прихоти автора все, повседневное преображается в
сказку; она не подозревала, что этот неотесанный матрос прокрадывается к

ней в сердце, что там копятся потаенные силы, что однажды они вырвутся
на свободу и в ней забушует пожар. Истинного пламени любви она не
знала. Ее понятия о любви были чисто теоретические, ей представлялся
ясный огонек, ласковый, как роса на заре или легкая зыбь на озере,
нежаркий, как бархатно-черные летние ночи. Пожалуй, ей казалось, что