Page 98 - Мартин Иден
P. 98

поняла рассказа. Не могла она понять, и не ее это вина. Слава богу, что
               родилась  и  выросла  в  такой  безгрешности.  Но  он-то  знает  жизнь,  ее
               непотребство,  а  не  только  чистоту,  и  то,  что  есть  в  ней  возвышенного,
               вопреки отравляющей ее мерзости, и, черт возьми, он еще скажет об этом
               свое слово миру. Святые на небесах чисты и непорочны-как может быть
               иначе? Тут не за что восхвалять. Но святые среди мерзости-вот где вечное
               чудо!  Вот  ради  чего  стоит  жить.  Видеть  нравственное  величие,  что

               поднимается из гнусной клоаки, подняться самому и еще не отмытыми от
               грязи  глазами  впервые  приметить  красоту,  далекую,  едва  различимую;
               видеть, как из слабости, немощи, порока, из зверской жестокости возникает
               сила, и правда, и высокий благородный талант…
                     Тут он поймал слова Руфи:
                     –  И  вся  атмосфера  так  низменна.  А  ведь  столько  существует
               возвышенного. Возьмите «Памяти Генри Халама».
                     Он чуть было не сказал: "Или «Локсли Холл», и сказал бы, но тут им
               опять  завладело  воображение  и  он  загляделся  на  нее:  вот  перед  ним
               женщина,  вторая  половина  рода  человеческого,  создание,  которое
               развилось из едва ожившей материи-тысячи тысяч веков ползло, медленно
               взбиралось  по  исполинской  лестнице  жизни-и  возникло  на  высшей
               ступени,  и  стало  наконец  Руфью,  чистой,  непорочной,  божественной,
               наделенной  властью  внушить  ему  любовь,  жажду  чистоты,  стремление
               приблизиться  к  божественному  началу,  –  ему,  Мартину  Идену,  который
               тоже каким-то поразительным образом поднялся из серой массы, из болота,

               из  бессчетных  ошибок  и  неудач  нескончаемого  созидания.  Вот  она,
               романтика, и чудо, и торжество. Вот о чем он будет писать, найти бы только
               настоящие слова. Святые на небесах-всего лишь святые, с них большего не
               спросишь. А он человек.
                     – В вас есть сила, – донеслось до него, – но сила первобытная.
                     – Вроде слона в посудной лавке, – подсказал Мартин, и Руфь одарила
               его улыбкой.
                     – Вам необходимо научиться разборчивости. Необходимо выработать
               вкус, изящество, стиль. – Слишком я высоко занесся, – пробормотал он.
                     Она одобрительно улыбнулась и приготовилась слушать следующий
               рассказ.
                     – Не знаю, как это покажется, – будто извиняясь, сказал Мартин. – Это
               странный рассказ. Похоже, дело оказалось мне не по плечу, но задумал-то,

               я  неплохо.  Не  обращайте  внимания  на  мелочи.  Главное,  доходит  ли  то
               самое важное, что в нем есть. Тут есть важное, есть настоящее, есть правда,
               только, похоже, не сумел я внятно это высказать.
   93   94   95   96   97   98   99   100   101   102   103