Page 96 - Мартин Иден

прибавила она.
Так они беседовали. Руфь с обычной своей мягкой настойчивостью
опять и опять повторяла, что Мартину необходимо серьезное образование,
что латынь дает неоценимые преимущества, это одна из основ при
вступлении на любое поприще. Она рисовала свой идеал преуспевающего
человека, и это был довольно точный портрет ее отца, с некоторыми
черточками и оттенками, позаимствованными у мистера Батлера. Мартин

слушал жадно, весь обратился в слух, он лежал на спине и, подняв голову,
радостно ловил каждое движение ее губ, когда она говорила. Но к ее
словам оставался глух. Картины, что она рисовала, отнюдь его не
привлекали, он ощущал тупую боль разочарования да еще жгучую
любовную тоску. Ни разу не помянула она о его писательстве, и забытые
лежали на земле захваченные с собой рукописи.
Наконец, когда оба умолкли, Мартин взглянул на солнце, прикинул,
высоко ли оно еще в небе, и, подобрав рукописи, тем самым напомнил о
них. – Совсем забыла, – поспешно сказала Руфь. – А мне так хочется
послушать.
Мартин стал читать рассказ, он льстил себя надеждой, что это у него
один из лучших. Рассказ назывался «Вино жизни», вино это пьянило его,
когда он писал, – пьянило и сейчас, пока читал. Была какая-то магия в
самом замысле рассказа, и Мартин еще расцветил ее магией слов,
интонаций. Прежний огонь, прежняя страсть, с какой он писал тогда,

вспыхнули вновь, завладели им, подхватили, и он был слеп и глух ко всем
изъянам. Не то чувствовала. Руфь. Вышколенное ухо различало слабости и
преувеличения, чрезмерную выспренность новичка и мгновенно
улавливало каждый сбой, каждое нарушение ритма фразы. Интонацию
рассказа Руфь замечала, пожалуй, лишь там, где автор изъяснялся чересчур
напыщенно, и тогда ее неприятно поражало явное дилетантство. Таково
было и ее окончательное суждение: рассказ дилетантский, но Мартину она
этого говорить не стала. Когда он дочитал, только и отметила мелкие
огрехи и сказала, что рассказ ей понравился.
Как же он был разочарован! Да, конечно, замечания ее справедливы,
но ведь не ради же этих школьных поправок делился он с ней своей
работой. Не о мелочах речь. Это дело наживное. Мелочи он исправит.
Научится исправлять. Что-то огромное, важное поймал он в жизни и

попытался заключить в свой рассказ. Вот это огромное, важное, взятое из
жизни он и прочел ей, а не просто фразы, где так или эдак расставлены
точки и запятые. Он хотел, чтобы Руфь вместе с ним почувствовала то
огромное, что стало частью его самого, что он видел собственными