Page 17 - Обыкновенная история

– И ты туда же! – говорил Евсей, целуя ее, – ну, прощай, прощай! пошла теперь,
босоногая, в избу!
Отдельно от всех, последняя стояла Аграфена. Лицо у нее позеленело.
– Прощайте, Аграфена Ивановна! – сказал протяжно, возвысив голос, Евсей и протянул
к ней руки.
Она дала себя обнять, но не отвечала на объятие; только лицо ее искривилось.
– На вот тебе! – сказала она, вынув из-под передника и сунув ему мешок с чем-то. –
То-то, чай, там с петербургскими-то загуляешь! – прибавила она, поглядев на него искоса. И
в этом взгляде выразилась вся тоска ее и вся ревность.
– Я загуляю, я? – начал Евсей. – Да разрази меня на этом месте господь, лопни мои
глаза! чтоб мне сквозь землю провалиться, коли я там что-нибудь этакое…
– Ладно! ладно! – недоверчиво бормотала Аграфена, – а сам-то – у!
– Ах, чуть не забыл! – сказал Евсей и достал из кармана засаленную колоду карт. –
Нате, Аграфена Ивановна, вам на память; ведь вам здесь негде взять.
Она протянула руку.
– Подари мне, Евсей Иваныч! – закричал из толпы Прошка.
– Тебе! да лучше сожгу, чем тебе подарю! – и он спрятал карты в карман.
– Да мне-то отдай, дурачина! – сказала Аграфена.
– Нет, Аграфена Ивановна, что хотите делайте, а не отдам: вы с ним станете играть.
Прощайте!
Он, не оглянувшись, махнул рукой и лениво пошел вслед за повозкой, которую бы,
кажется, вместе с Александром, ямщиком и лошадьми мог унести на своих плечах.
– Проклятый! – говорила Аграфена, глядя ему вслед и утирая концом платка капавшие
слезы.
У рощи остановились. Пока Анна Павловна рыдала и прощалась с сыном, Антон
Иваныч потрепал одну лошадь по шее, потом взял ее за ноздри и потряс в обе стороны, чем
та, казалось, вовсе была недовольна, потому что оскалила зубы и тотчас же фыркнула.
– Подтяни подпругу у коренной-то, – сказал он ямщику, – вишь, седелка-то на боку!
Ямщик посмотрел на седелку и, увидев, что она на своем месте, не тронулся с козел, а
только кнутом поправил немного шлею.
– Ну, пора, бог с вами! – говорил Антон Иваныч, – полно, Анна Павловна, вам
мучить-то себя! А вы садитесь, Александр Федорыч; вам надо засветло добраться до
Шишкова. Прощайте, прощайте, дай бог вам счастья, чинов, крестов, всего доброго и
хорошего, всякого добра и имущества!!! Ну, с богом, трогай лошадей, да смотри там
косогором-то легче поезжай! – прибавил он, обращаясь к ямщику.
Александр сел, весь расплаканный, в повозку, а Евсей подошел к барыне, поклонился
ей в ноги и поцеловал у ней руку. Она дала ему пятирублевую ассигнацию.
– Смотри же, Евсей, помни: будешь хорошо служить, женю на Аграфене, а не то…
Она не могла говорить дальше. Евсей взобрался на козлы. Ямщик, наскучивший долгим
ожиданием, как будто ожил; он прижал шапку, поправился на месте и поднял вожжи;
лошади тронулись сначала легкой рысью. Он хлестнул пристяжных разом одну за другой,
они скакнули, вытянулись, и тройка ринулась по дороге в лес. Толпа провожавших осталась
в облаке пыли безмолвна и неподвижна, пока повозка не скрылась совсем из глаз. Антон
Иваныч опомнился первый.
– Ну, теперь по домам! – сказал он.
Александр смотрел, пока можно было, из повозки назад, потом упал на подушки лицом
вниз.
– Не оставьте вы меня, горемычную, Антон Иваныч! – сказала Анна Павловна, –
отобедайте здесь!
– Хорошо, матушка, я готов: пожалуй, и отужинаю.
– Да вы бы уж и ночевали.
– Как же: завтра похороны!