Page 20 - Обыкновенная история

скажите, что донос, дескать, на него сделан фальшиво, по проискам
губернаторского секретаря, – вас послушают, и отпишите с первой почтой ко мне.
Да повидайтесь со старинным моим сослуживцем, Костяковым. Я слышал от
одного приезжего, Студеницына, вашего же петербургского – чай, изволите
знать, – что он живет на Песках; там ребятишки укажут дом; отпишите с той же
почтой, не поленитесь, жив ли он, здоров ли, что делает, помнит ли меня?
Познакомьтесь и подружитесь с ним: прекрасный человек – душа нараспашку, и
балагур такой. Кончаю письмецо еще просьбицей…»

Адуев перестал читать, медленно разорвал письмо на четыре части и бросил под стол в
корзинку, потом потянулся и зевнул.
Он взял другое письмо и начал читать также вполголоса.

«Любезный братец, милостивый государь, Петр Иваныч!»

– Это что за сестрица! – сказал Адуев, глядя на подпись: – Марья Горбатова… – Он
обратил лицо к потолку, припоминая что-то…
– Что бишь это такое? что-то знакомое… ба, вот прекрасно – ведь брат женат был на
Горбатовой; это ее сестра, это та… а! помню…
Он нахмурился и стал читать.

«Хотя рок разлучил нас, может быть, навеки и бездна лежит между нами;
прошли года…»

Он пропустил несколько строчек и читал далее:

«По гроб жизни буду помнить, как мы вместе, гуляючи около нашего озера,
вы, с опасностию жизни и здоровья, влезли по колено в воду и достали для меня в
тростнике большой желтый цветок, как из стебелька оного тек какой-то сок и
перемарал нам руки, а вы почерпнули картузом воды, дабы мы могли их вымыть;
мы очень много тогда этому смеялись. Как я была тогда счастлива! Сей цветок и
ныне хранится в книжке…»

Адуев остановился. Видно было, что это обстоятельство ему очень не нравилось; он
даже недоверчиво покачал головой.

«А цела ли у вас та ленточка (продолжал он читать), что вы вытащили из
моего комода, несмотря на все мои крики и моления…»

– Я вытащил ленточку! – сказал он вслух, сильно нахмурившись. Помолчав, пропустил
еще несколько строк и читал:

«А я обрекла себя на незамужнюю жизнь и чувствую себя весьма
счастливою; никто не запретит воспоминать сии блаженные времена…»

«А, старая девка! – подумал Петр Иваныч. – Немудрено, что у ней еще желтые цветы
на уме! Что там еще?»

«Женаты ли вы, любезнейший братец, и на ком? Кто та милая подруга,
украсившая собой путь вашего бытия, назовите мне ее; я буду ее любить, как
родную сестру, и в мечтах соединять образ ее с вашим, буду молиться. А если не
женаты, то по какой причине – напишите откровенно: ваших тайн никто у меня не
прочтет, я буду хранить их на своей груди, их вырвут у меня вместе с сердцем. Не
медлите; сгораю нетерпением читать ваши неизъяснимые строки…»