Page 35 - Обыкновенная история

– Да так, ты теперь хорошего ничего не напишешь, а время уйдет.
– Как! слушавши лекции?..
– Они пригодятся тебе со временем, а теперь смотри, читай, учись да делай, что
заставят.
– Как же узнает начальник о моих способностях?
– Мигом узнает: он мастер узнавать. Да ты какое же место хотел бы занять?
– Я не знаю, дядюшка, какое бы…
– Есть места министров, – говорил Петр Иваныч, – товарищей их, директоров,
вице-директоров, начальников отделений, столоначальников, их помощников, чиновников
особых поручений, мало ли?
Александр задумался. Он растерялся и не знал, какое выбрать.
– Вот бы на первый раз место столоначальника хорошо, – сказал он.
– Да, хорошо! – повторил Петр Иваныч.
– Я бы присмотрелся к делу, дядюшка, а там месяца через два можно бы и в начальники
отделения…
Дядя навострил уши.
– Конечно, конечно! – сказал он, – потом через три месяца в директоры, ну, а там через
год и в министры: так, что ли?
Александр покраснел и молчал.
– Начальник отделения, вероятно, сказал вам, какая есть вакансия? – спросил он потом.
– Нет, – отвечал дядя, – он не говорил, да мы лучше положимся на него; сами-то,
видишь, затрудняемся в выборе, а он уж знает, куда определить. Ты ему не говори о своем
затруднении насчет выбора, да и о проектах тоже ни слова: пожалуй, еще обидится, что не
доверяем ему, да пугнет порядком: он крутенек. Я бы тебе не советовал говорить и о
вещественных знаках здешним красавицам: они не поймут этого, где им понять! это для
них слишком высоко: и я насилу вникнул, а они будут гримасничать.
Пока дядя говорил, Александр ворочал в руке какой-то сверток.
– Что это еще у тебя?
Александр с нетерпением ждал этого вопроса.
– Это… я давно хотел вам показать… стихи: вы однажды интересовались…
– Что-то не помню; кажется, я не интересовался…
– Вот видите, дядюшка, я думаю, что служба – занятие сухое, в котором не участвует
душа, а душа жаждет выразиться, поделиться с ближними избытком чувств и мыслей,
переполняющих ее…
– Ну так что же? – с нетерпением спросил дядя.
– Я чувствую призвание к творчеству…
– То есть ты хочешь заняться, кроме службы, еще чем-нибудь – так, что ли, в переводе?
Что ж, очень похвально: чем же? литературой?
– Да, дядюшка, я хотел просить вас, нет ли у вас случая поместить кое-что…
– Уверен ли ты, что у тебя есть талант? Без этого ведь ты будешь чернорабочий в
искусстве – что ж хорошего? Талант – другое дело: можно работать; много хорошего
сделаешь, и притом это капитал – стоит твоих ста душ.
– Вы и это измеряете деньгами?
– А чем же прикажешь? чем больше тебя читают, тем больше платят денег.
– А слава, слава? вот истинная награда певца…
– Она устала нянчиться с певцами: слишком много претендентов. Это прежде, бывало,
слава, как женщина, ухаживала за всяким, а теперь, замечаешь ли? ее как будто нет совсем,
или она спряталась – да! Есть известность, а славы что-то не слыхать, или она придумала
другой способ проявляться: кто лучше пишет, тому больше денег, кто хуже – не прогневайся.
Зато нынче порядочный писатель и живет порядочно, не мерзнет и не умирает с голода на
чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают на него пальцами, как на шута;
поняли, что поэт не небожитель, а человек: так же глядит, ходит, думает и делает глупости,