Page 40 - Обыкновенная история

– Картежник! – говорил в изумлении Александр, – возможно ли? Кажется, так склонен
к искренним излияниям…
– А ты скажи ему, так, между прочим, в разговоре, что я у тебя взял все деньги на
сохранение, так и увидишь, склонен ли он к искренним излияниям и позовет ли когда-нибудь
к себе в четверг.
Александр задумался. Дядя покачал головой.
– А ты думал, что там около тебя ангелы сидят! Искренние излияния, особенное
влечение! Как, кажется, не подумать о том прежде: не мерзавцы ли какие-нибудь около?
Напрасно ты приезжал! – сказал он, – право, напрасно!
Однажды Александр только что проснулся. Евсей подал ему большой пакет, с запиской
от дяди.
«Наконец вот тебе и литературное занятие, – написано было в записке, – я вчера
виделся с знакомым мне журналистом; он прислал тебе для опыта работу».
От радости у Александра дрожали руки, когда он распечатывал пакет. Там была
немецкая рукопись.
«Что это – проза? – сказал он, – о чем же?»
И прочитал написанное наверху карандашом:
«О наземе, статья для отдела о сельском хозяйстве. Просят перевести поскорее».
Долго, задумчивый, сидел он над статьею, потом медленно, со вздохом, принялся за
перо и начал переводить. Через два дня статья была готова и отослана.
– Прекрасно, прекрасно! – сказал ему через несколько дней Петр Иваныч. – Редактор
предоволен, только находит, что стиль не довольно строг; ну, да с первого раза нельзя же
всего требовать. Он хочет познакомиться с тобой. Ступай к нему завтра, часов в семь вечера:
там он уж приготовил еще статью.
– Опять о том же, дядюшка?
– Нет, о чем-то другом; он мне сказывал, да я забыл… ах, да: о картофельной патоке.
Ты, Александр, должно быть, в сорочке родился. Я, наконец, начинаю надеяться, что из тебя
что-нибудь и выйдет: скоро, может быть, не стану говорить тебе, зачем ты приезжал. Не
прошло месяца, а уж со всех сторон так на тебя и льется. Там тысяча рублей, да редактор
обещал сто рублей в месяц за четыре печатных листа: это ведь две тысячи двести рублей!
Нет! я не так начал! – сказал он, сдвинув немного брови. – Напиши же к матери, что ты
пристроен и каким образом. Я тоже стану отвечать ей, напишу, что я, за ее добро ко мне,
сделал для тебя все, что мог.
– Маменька будет вам… очень благодарна, дядюшка, и я тоже… – сказал Александр со
вздохом, но уж не бросился обнимать дядю.

III

Прошло более двух лет. Кто бы узнал нашего провинциала в этом молодом человеке с
изящными манерами, в щегольском костюме? Он очень изменился, возмужал. Мягкость
линий юношеского лица, прозрачность и нежность кожи, пушок на подбородке – все
исчезло. Не стало и робкой застенчивости, и грациозной неловкости движений. Черты лица
созрели и образовали физиономию, а физиономия обозначила характер. Лилии и розы
исчезли, как будто под легким загаром. Пушок заменился небольшими бакенбардами. Легкая
и шаткая поступь стала ровною и твердою походкою. В голосе прибавилось несколько
басовых нот. Из подмалеванной картины вышел оконченный портрет. Юноша превратился в
мужчину. В глазах блистали самоуверенность и отвага – не та отвага, что слышно за версту,
что глядит на все нагло и ухватками и взглядами говорит встречному и поперечному:
«Смотри, берегись, не задень, не наступи на ногу, а не то – понимаешь? с нами расправа
коротка!» Нет, выражение той отваги, о которой говорю, не отталкивает, а влечет к себе. Она
узнается по стремлению к добру, к успеху, по желанию уничтожить заграждающие их
препятствия… Прежняя восторженность на лице Александра умерялась легким оттенком