Page 38 - Обыкновенная история

чтоб дать понятие?
– Нет, не нужно; если понадобится, ты и сам покажешь, а может быть, и не
понадобится. Подари-ка ты мне свои проекты и сочинения!..
– Подарить? – извольте, дядюшка, – сказал Александр, которому польстило это
требование дяди. – Не угодно ли, я вам сделаю оглавление всех статей в хронологическом
порядке?
– Нет, не нужно… Спасибо за подарок. Евсей! отнеси эти бумаги к Василью.
– Зачем же к Василью? в ваш кабинет.
– Он просил у меня бумаги обклеить что-то…
– Как, дядюшка?.. – в ужасе спросил Александр и схватил кипу назад.
– Ведь ты подарил, а тебе что за дело, какое употребление я сделаю из твоего
подарка?..
– Вы не щадите ничего… ничего!.. – с отчаянием стонал он, прижимая бумаги обеими
руками к груди.
– Александр, послушайся меня, – сказал дядя, вырывая у него бумаги, – не будешь
краснеть после и скажешь мне спасибо.
Александр выпустил бумаги из рук.
– На, отнеси, Евсей, – сказал Петр Иваныч. – Ну, вот теперь у тебя в комнате чисто и
хорошо: пустяков нет; от тебя будет зависеть наполнить ее сором или чем-нибудь дельным.
Поедем на завод прогуляться, рассеяться, подышать свежим воздухом и посмотреть, как
работают.
Утром Петр Иваныч привез племянника в департамент, и пока сам он говорил с своим
приятелем – начальником отделения, Александр знакомился с этим новым для него миром.
Он еще мечтал все о проектах и ломал себе голову над тем, какой государственный вопрос
предложат ему решить, между тем все стоял и смотрел.
«Точно завод моего дяди! – решил он наконец. – Как там один мастер возьмет кусок
массы, бросит ее в машину, повернет раз, два, три, – смотришь, выйдет конус, овал или
полукруг; потом передает другому, тот сушит на огне, третий золотит, четвертый
расписывает, и выйдет чашка, или ваза, или блюдечко. И тут: придет посторонний
проситель, подаст, полусогнувшись, с жалкой улыбкой, бумагу – мастер возьмет, едва
дотронется до нее пером и передаст другому, тот бросит ее в массу тысяч других бумаг, – но
она не затеряется: заклейменная нумером и числом, она пройдет невредимо через двадцать
рук, плодясь и производя себе подобных. Третий возьмет ее и полезет зачем-то в шкаф,
заглянет или в книгу, или в другую бумагу, скажет несколько магических слов четвертому –
и тот пошел скрипеть пером. Поскрипев, передает родительницу с новым чадом пятому – тот
скрипит в свою очередь пером, и рождается еще плод, пятый охорашивает его и сдает
дальше, и так бумага идет, идет – никогда не пропадает: умрут ее производители, а она все
существует целые веки. Когда, наконец, ее покроет вековая пыль, и тогда еще тревожат ее и
советуются с нею. И каждый день, каждый час, и сегодня и завтра, и целый век,
бюрократическая машина работает стройно, непрерывно, без отдыха, как будто нет людей, –
одни колеса да пружины…
Где же разум, оживляющий и двигающий эту фабрику бумаг? – думал Александр, – в
книгах ли, в самих ли бумагах, или в головах этих людей?»
И какие лица увидел он тут! На улице как будто этакие и не встречаются и не выходят
на божий свет: тут, кажется, они родились, выросли, срослись с своими местами, тут и
умрут. Поглядел Адуев пристально на начальника отделения: точно Юпитер-громовержец;
откроет рот – и бежит Меркурий с медной бляхой на груди; протянет руку с бумагой – и
десять рук тянутся принять ее.
– Иван Иваныч! – сказал он.
Иван Иваныч выскочил из-за стола, подбежал к Юпитеру и стал перед ним как лист
перед травой. И Александр оробел, сам не зная отчего.
– Дайте табачку!