Page 87 - Обыкновенная история

Но она, как тень, скользнула из комнаты.
Александр все еще сидел, опершись головой на руки. Кто-то дотронулся до его плеча.
Он поднял голову: перед ним молодая, прекрасная женщина, в пеньюаре, в чепчике à la

Finoise 18 .
– Ma tante! 19 – сказал он.
Она села подле него, поглядела на него пристально, как только умеют глядеть иногда
женщины, потом тихо отерла ему платком глаза и поцеловала в лоб, а он прильнул губами к
ее руке. Долго говорили они.
Через час он вышел задумчив, но с улыбкой и уснул в первый раз покойно после
многих бессонных ночей. Она воротилась в спальню с заплаканными глазами. Петр Иваныч
давным-давно храпел.

Часть вторая

I

Прошло с год после описанных в последней главе первой части сцен и происшествий.
Александр мало-помалу перешел от мрачного отчаянья к холодному унынию. Он уже
не гремел проклятиями, с присовокуплением скрежета зубов, против графа и Наденьки, а
клеймил их глубоким презрением.
Лизавета Александровна утешала его со всею нежностью друга и сестры. Он
поддавался охотно этой милой опеке. Все такие натуры, какова была его, любят отдавать
свою волю в распоряжение другого. Для них нянька – необходимость.
Наконец страсть выдохлась в нем, истинная печаль прошла, но ему жаль было
расстаться с нею; он насильственно продолжил ее, или, лучше сказать, создал себе
искусственную грусть, играл, красовался ею и утопал в ней.
Ему как-то нравилось играть роль страдальца. Он был тих, важен, туманен, как человек,
выдержавший, по его словам, удар судьбы, – говорил о высоких страданиях, о святых,
возвышенных чувствах, смятых и втоптанных в грязь – «и кем? – прибавлял он, – девчонкой,
кокеткой и презренным развратником, мишурным львом. Неужели судьба послала меня в
мир для того, чтоб все, что было во мне высокого, принести в жертву ничтожеству?»
Ни мужчина мужчине, ни женщина женщине не простили бы этого притворства и
сейчас свели бы друг друга с ходулей. Но чего не прощают молодые люди разных полов друг
другу?
Лизавета Александровна слушала снисходительно его иеремиады и утешала, как могла.
Ей это было вовсе не противно, может быть, и потому, что в племяннике она все-таки
находила сочувствие собственному сердцу, слышала в его жалобах на любовь голос не
чуждых и ей страданий.
Она жадно прислушивалась к стонам его сердца и отвечала на них неприметными
вздохами и никем не видимыми слезами. Она, даже и на притворные и приторные излияния
тоски племянника, находила утешительные слова в таком же тоне и духе; но Александр и
слушать не хотел.
– О, не говорите мне, ma tante, – возражал он, – я не хочу позорить святого имени
любви, называя так наши отношения с этой…
Тут он делал презрительную гримасу и готов был, как Петр Иваныч, спросить: как ее?
– Впрочем, – прибавлял он еще с большим презрением, – ей простительно: я слишком

18 финского фасона (франц.)

19 Тетушка (франц.)