Page 90 - Обыкновенная история

понимаю его! – думала она, – а что пользы? зачем? О, если б…»
Она закрыла глаза и пробыла так несколько минут, потом открыла их, оглянулась
вокруг, тяжело вздохнула и тотчас приняла обыкновенный, покойный вид. Бедняжка! Никто
не знал об этом, никто не видел этого. Ей бы вменили в преступление эти невидимые,
неосязаемые, безыменные страдания, без ран, без крови, прикрытые не лохмотьями, а
бархатом. Но она с героическим самоотвержением таила свою грусть, да еще находила
довольно сил, чтоб утешать других.
Скоро Александр перестал говорить и о высоких страданиях и о непонятой и
неоцененной любви. Он перешел к более общей теме. Он жаловался на скуку жизни, пустоту
души, на томительную тоску.

Я пережил свои страданья,
Я разлюбил свои мечты… 21 –

твердил он беспрестанно.
– И теперь меня преследует черный демон. Он, ma tante, всюду со мной: и ночью, и за
дружеской беседой, за чашей пиршества, и в минуту глубокой думы!
Так прошло несколько недель. Кажется, вот еще бы недели две, так чудак и успокоился
бы совсем и, может быть, сделался бы совсем порядочным, то есть простым и обыкновенным
человеком, как все. Так нет! Особенность его странной натуры находила везде случай
проявиться.
Однажды он пришел к тетке в припадке какого-то злобного расположения духа на весь
род людской. Что слово, то колкость, что суждение, то эпиграмма, направленная и на тех,
кого бы нужно уважать. Пощады не было никому. Досталось и ей, и Петру Иванычу.
Лизавета Александровна стала допытываться причины.
– Вы хотите знать, – начал он тихо, торжественно, – что меня теперь волнует, бесит?
22 Слушайте же: вы знаете, я имел друга, которого не видал несколько лет, но для которого
у меня всегда оставался уголок в сердце. Дядюшка, в начале моего приезда сюда, принудил
меня написать к нему странное письмо, в котором заключались его любимые правила и образ
мыслей; но я то изорвал и послал другое, стало быть, меняться моему приятелю было не от
чего. После этого письма наша переписка прекратилась, и я потерял своего приятеля из виду.
Что же случилось? Дня три назад иду по Невскому проспекту и вдруг вижу его. Я
остолбенел, по мне побежали искры, в глазах явились слезы. Я протянул ему руки и не мог
от радости сказать ни слова: дух захватило. Он взял одну руку и пожал. «Здравствуй,
Адуев!» – сказал он таким голосом, как будто мы вчера только с ним расстались. «Давно ли
ты здесь?» Удивился, что мы до сих пор не встретились, слегка спросил, что я делаю, где
служу, долгом счел уведомить, что он имеет прекрасное место, доволен и службой, и
начальниками, и товарищами, и… всеми людьми, и своей судьбой… потом сказал, что ему
некогда, что он торопится на званый обед – слышите, ma tante? при свидании, после долгой
разлуки, с другом, он не мог отложить обеда…
– Но, может быть, его стали бы ждать, – заметила тетка, – приличия не позволили…
– Приличия и дружба? и вы, ma tante! да это еще что: я вам скажу лучше. Он сунул мне
в руку адрес, сказал, что вечером на другой день ожидает меня к себе – и исчез. Долго я
смотрел ему вслед и все не мог прийти в себя. Это товарищ детства, это друг юности! хорош!
Но потом подумал, что, может быть, он все отложил до вечера и тогда посвятит время
искренней, задушевной беседе. «Так и быть, думаю, пойду». Являюсь. У него было человек

21 Я пережил свои страданья… – у Пушкина: «Я пережил свои желанья…» (1821)

22 …что меня теперь волнует, бесит? – у Грибоедова: «Но что теперь во мне кипит, волнует, бесит („Горе от
ума“, действие третье, явление 1)