Page 85 - Обыкновенная история

– Да! а полюби тебя покрепче, так и того… на попятный двор! все так, знаю я!
– Пусть бы кончилась ее любовь, – сказал Александр, – но зачем она кончилась так?..
– Не все ли равно? ведь тебя любили, ты наслаждался – и довольно!
– Отдалась другому! – говорил Александр, бледнея.
– А ты бы хотел, чтоб она любила тихонько другого, а тебя продолжала уверять в
любви? Ну, ты сам реши, что ей делать, виновата ли она?
– О, я отомщу ей! – сказал Александр.
– Ты неблагодарен, – продолжал Петр Иваныч, – это дурно! Что бы женщина ни
сделала с тобой, изменила, охладела, поступила, как говорят в стихах, коварно, – вини
природу, предавайся, пожалуй, по этому случаю философским размышлениям, брани мир,
жизнь, что хочешь, но никогда не посягай на личность женщины ни словом, ни делом.
Оружие против женщины – снисхождение, наконец, самое жестокое – забвение! только это и
позволяется порядочному человеку. Вспомни, что полтора года ты вешался всем на шею от
радости, не знал, куда деваться от счастья! полтора года беспрерывных удовольствий! воля
твоя – ты неблагодарен!
– Ах, дядюшка, для меня не было ничего на земле святее любви: без нее жизнь не
жизнь…
– А! – с досадой перебил Петр Иваныч, – тошно слушать такой вздор!
– Я боготворил бы Наденьку, – продолжал Александр, – и не позавидовал бы никакому
счастью в мире; с Наденькой мечтал я провести всю жизнь – и что же? где эта благородная,
колоссальная страсть, о которой я мечтал? она разыгралась в какую-то глупую, пигмеевскую
комедию вздохов, сцен, ревности, лжи, притворства, – боже! боже!
– Зачем же ты воображал, чего не бывает? Не я ли твердил тебе, что ты до сих пор
хотел жить такою жизнию, какой нет? У человека, по-твоему, только и дела, чтоб быть
любовником, мужем, отцом… а о другом ни о чем и знать не хочешь. Человек, сверх того,
еще и гражданин, имеет какое-нибудь звание, занятие – писатель, что ли, помещик, солдат,
чиновник, заводчик… А у тебя все это заслоняет любовь да дружба… что за Аркадия!
Начитался романов, наслушался своей тетушки там, в глуши, и приехал с этими понятиями
сюда. Выдумал еще – благородную страсть!
– Да, благородную!
– Полно, пожалуйста! разве есть благородные страсти!
– Как?
– Да так. Ведь страсть значит, когда чувство, влечение, привязанность или что-нибудь
такое – достигло до той степени, где уж перестает действовать рассудок? Ну что ж тут
благородного? я не понимаю; одно сумасшествие – это не по-человечески. Да и зачем ты
берешь одну только сторону медали? я говорю про любовь – ты возьми и другую и увидишь,
что любовь не дурная вещь. Вспомни-ка счастливые минуты: ты мне уши прожужжал…
– О, не напоминайте, не напоминайте! – говорил Александр, махая рукой, – вам хорошо
так рассуждать, потому что вы уверены в любимой вами женщине; я бы желал посмотреть,
что бы вы сделали на моем месте?..
– Что бы сделал?.. поехал бы рассеяться… на завод. Не хочешь ли завтра?
– Нет, мы с вами никогда не сойдемся, – печально произнес Александр, – ваш взгляд на
жизнь не успокаивает, а отталкивает меня от нее. Мне грустно, на душу веет холод. До сих
пор любовь спасала меня от этого холода; ее нет – и в сердце теперь тоска; мне страшно,
скучно…
– Займись делом.
– Все это правда, дядюшка: вы и подобные вам могут рассуждать так. Вы от природы
человек холодный… с душой, неспособной к волнениям…
– А ты воображаешь, что ты с могучей душой? Вчера от радости был на седьмом небе,
а чуть немного того… так и не умеешь перенести горя.
– Пар, пар! – слабо, едва защищаясь, говорил Александр, – вы мыслите, чувствуете и
говорите, точно как паровоз катится по рельсам: ровно, гладко, покойно.