Page 104 - Обломов

Но Обломов не уехал ни через месяц, ни через три.
Накануне отъезда у него ночью раздулась губа. «Муха укусила, нельзя же с этакой
губой в море!» — сказал он и стал ждать другого парохода. Вот уж август, Штольц давно в
Париже, пишет к нему неистовые письма, но ответа не получает.
Отчего же? Вероятно, чернила засохли в чернильнице и бумаги нет? Или, может быть,
оттого, что в обломовском стиле часто сталкиваются который и что, или, наконец, Илья
Ильич в грозном клике: теперь или никогда остановился на последнем, заложил руки под
голову — и напрасно будит его Захар.
Нет, у него чернильница полна чернил, на столе лежат письма, бумага, даже гербовая,
притом исписанная его рукой.
Написав несколько страниц, он ни разу не поставил два раза который, слог его лился
свободно и местами выразительно и красноречиво, как в «оны дни», когда он мечтал со
Штольцем о трудовой жизни, о путешествии.
Встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни
скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по крайней
мере самоуверенности. Халата не видать на нем: Тарантьев увез его с собой к куме с
прочими вещами.
Обломов сидит с книгой или пишет в домашнем пальто, на шее надета легкая косынка,
воротнички рубашки выпущены на галстук и блестят, как снег. Выходит он в сюртуке,
прекрасно сшитом, в щегольской шляпе… Он весел, напевает… Отчего же это?.
Вот он сидит у окна своей дачи (он живет на даче, в нескольких верстах от города),
подле него лежит букет цветов. Он что-то проворно дописывает, а сам беспрестанно
поглядывает через кусты, на дорожку, и опять спешит писать.
Вдруг по дорожке захрустел песок под легкими шагами, Обломов бросил перо, схватил
букет и подбежал к окну.
— Это вы, Ольга Сергеевна? Сейчас, сейчас! — сказал он, схватил фуражку, тросточку,
выбежал в калитку, подал руку какой-то прекрасной женщине и исчез с ней в лесу, в тени
огромных елей…
Захар вышел из-за какого-то угла, поглядел ему вслед, запер комнату и пошел в кухню.
— Ушел! — сказал он Анисье.
— А обедать будет?
— Кто его знает? — сонно отвечал Захар.
Захар все такой же: те же огромные бакенбарды, небритая борода, тот же серый жилет
и прореха на сюртуке, но он женат на Анисье, вследствие ли разрыва с кумой или так, по
убеждению, что человек должен быть женат, он женился и, вопреки пословице, не
переменился.
Штольц познакомил Обломова с Ольгой и ее теткой. Когда Штольц привел Обломова в
дом к Ольгиной тетке в первый раз, там были гости. Обломову было тяжело и, по
обыкновению, неловко.
«Хорошо бы перчатки снять, — думал он, — ведь в комнате тепло. Как я отвык от
всего!..»
Штольц сел подле Ольги, которая сидела одна, под лампой, поодаль от чайного стола,
опершись спиной на кресло, и мало занималась тем, что вокруг нее происходило.
Она очень обрадовалась Штольцу, хотя глаза ее не зажглись блеском, щеки не
запылали румянцем, но по всему лицу разлился ровный, покойный свет и явилась улыбка.
Она называла его другом, любила за то, что он всегда смешил ее и не давал скучать, но
немного и боялась, потому что чувствовала себя слишком ребенком перед ним.
Когда у ней рождался в уме вопрос, недоумение, она не вдруг решалась поверить ему:
он был слишком далеко впереди ее, слишком выше ее, так что самолюбие ее иногда страдало
от этой недозрелости, от расстояния в их уме и летах.
Штольц тоже любовался ею бескорыстно, как чудесным созданием, с благоухающею
свежестью ума и чувств. Она была в глазах его только прелестный, подающий большие