Page 108 - Обломов

— Илья! Вот я сказал Ольге Сергеевне, что ты страстно любишь музыку, просил спеть
что-нибудь… Casta diva.
— Зачем же ты наговариваешь на меня? — отвечал Обломов. — Я вовсе не страстно
люблю музыку…
— Каков? — перебил Штольц. — Он как будто обиделся! Я рекомендую его как
порядочного человека, а он спешит разочаровать на свой счет!
— Я уклоняюсь только от роли любителя: это сомнительная, да и трудная роль!
— Какая же музыка вам больше нравится? — спросила Ольга.
— Трудно отвечать на этот вопрос! всякая! Иногда я с удовольствием слушаю сиплую
шарманку, какой-нибудь мотив, который заронился мне в память, в другой раз уйду на
половине оперы, там Мейербер зашевелит меня, даже песня с барки: смотря по настроению!
Иногда и от Моцарта уши зажмешь…
— Значит, вы истинно любите музыку.
— Спойте же что-нибудь, Ольга Сергеевна, — просил Штольц.
— А если мусьё Обломав теперь в таком настроении, что уши зажмет? — сказала она,
обращаясь к нему.
— Тут следует сказать какой-нибудь комплимент, — отвечал Обломов. — Я не умею,
да если б и умел, так не решился бы…
— Отчего же?
— А если вы дурно поете! — наивно заметил Обломов. — Мне бы потом стало так
неловко…
— Как вчера с сухарями… — вдруг вырвалось у ней, и она сама покраснела и бог знает
что дала бы, чтоб не сказать этого. — Простите — виновата!.. — сказала она.
Обломов никак не ожидал этого и потерялся.
— Это злое предательство! — сказал он вполголоса.
— Нет, разве маленькое мщение, и то, ей-богу, неумышленное, за то, что у вас не
нашлось даже комплимента для меня.
— Может быть, найду, когда услышу.
— А вы хотите, чтоб я спела? — спросила она.
— Нет, это он хочет, — отвечал Обломов, указывая на Штольца.
— А вы?
Обломов покачал отрицательно головой:
— Я не могу хотеть, чего не знаю.
— Ты грубиян, Илья! — заметил Штольц. — Вот что значит залежаться дома и
надевать чулки…
— Помилуй, Андрей, — живо перебил Обломов, не давая ему договорить, — мне
ничего не стоит сказать: «Ах! я очень рад буду, счастлив, вы, конечно, отлично поете… —
продолжал он, обратясь к Ольге, — это мне доставит…» и т. д. Да разве это нужно?
— Но вы могли пожелать по крайней мере, чтоб я спела… хоть из любопытства.
— Не смею, — отвечал Обломов, — вы не актриса…
— Ну, я вам спою, — сказала она Штольцу.
— Илья, готовь комплимент.
Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как луна, сквозила в трельяже с
плющом. Сумрак скрыл очертания лица и фигуры Ольги и набросил на нее как будто
флёровое покрывало, лицо было в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с
нервной дрожью чувства.
Она пела много арий и романсов, по указанию Штольца, в одних выражалось страдание
с неясным предчувствием счастья, в других — радость, но в звуках этих таился уже зародыш
грусти.
От слов, от звуков, от этого чистого, сильного девического голоса билось сердце,
дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось
умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять сердце жаждало жизни…