Page 109 - Обломов

Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить
ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости,
такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг.
Он в эту минуту уехал бы даже за границу, если б ему оставалось только сесть и
поехать.
В заключение она запела Casta diva: все восторги, молнией несущиеся мысли в голове,
трепет, как иглы, пробегающий по телу, — все это уничтожило Обломова: он изнемог.
— Довольны вы мной сегодня? — вдруг спросила Ольга Штольца, перестав петь.
— Спросите Обломова, что он скажет? — сказал Штольц.
— Ах! — вырвалось у Обломова.
Он вдруг схватил было Ольгу за руку и тотчас же оставил и сильно смутился.
— Извините… — пробормотал он.
— Слышите? — сказал ей Штольц. — Скажи по совести, Илья: как давно с тобой не
случалось этого?
— Это могло случиться сегодня утром, если мимо окон проходила сиплая
шарманка… — вмешалась Ольга с добротой, так мягко, что вынула жало из сарказма.
Он с упреком взглянул на нее.
— У него окна по сю пору не выставлены: не слыхать, что делается наруже, —
прибавил Штольц.
Обломов с упреком взглянул на Штольца.
Штольц взял руку Ольги…
— Не знаю, чему приписать, что вы сегодня пели, как никогда не пели, Ольга
Сергеевна, по крайней мере я давно не слыхал. Вот мой комплимент! — сказал он, целуя
каждый палец у нее.
Штольц уехал. Обломов тоже собрался, но Штольц и Ольга удержали его.
— У меня дело есть, — заметил Штольц, — а ты ведь пойдешь лежать… еще рано…
— Андрей! Андрей! — с мольбой в голосе проговорил Обломов. — Нет, я не могу
остаться сегодня, я уеду! — прибавил он и уехал.
Он не спал всю ночь: грустный, задумчивый проходил он взад и вперед по комнате, на
заре ушел из дома, ходил по Неве, по улицам, бог знает что чувствуя, о чем думая…
Чрез три дня он опять был там и вечером, когда прочие гости уселись за карты,
очутился у рояля, вдвоем с Ольгой. У тетки разболелась голова, она сидела в кабинете и
нюхала спирт.
— Хотите, я вам покажу коллекцию рисунков, которую Андрей Иваныч привез мне из
Одессы? — спросила Ольга. — Он вам не показывал?
— Вы, кажется, стараетесь по обязанности хозяйки занять меня? — спросил
Обломов. — Напрасно!
— Отчего напрасно? Я хочу, чтоб вам не было скучно, чтоб вы были здесь как дома,
чтоб вам было ловко, свободно, легко и чтоб не уехали… лежать.
«Она — злое, насмешливое создание!» — подумал Обломов, любуясь против воли
каждым ее движением.
— Вы хотите, чтоб мне было легко, свободно и не было скучно? — повторил он.
— Да, — отвечала она, глядя на него по-вчерашнему, но еще с большим выражением
любопытства и доброты.
— Для этого, во-первых, не глядите на меня так, как теперь, и как глядели намедни…
Любопытство в ее глазах удвоилось.
— Вот именно от этого взгляда мне становится очень неловко… Где моя шляпа?..
— Отчего же неловко? — мягко спросила она, и взгляд ее потерял выражение
любопытства. Он стал только добр и ласков.
— Не знаю, только мне кажется, вы этим взглядом добываете из меня все то, что не
хочется, чтоб знали другие, особенно вы…
— Отчего же? Вы друг Андрея Иваныча, а он друг мне, следовательно…