Page 110 - Обломов

— Следовательно, нет причины, чтоб вы знали про меня все, что знает Андрей
Иваныч, — договорил он.
— Причины нет, а есть возможность…
— Благодаря откровенности моего друга — плохая услуга с его стороны!..
— Разве у вас есть тайны? — спросила она. — Может быть, преступления? —
прибавила она, смеясь и отодвигаясь от него.
— Может быть, — вздохнув, отвечал он.
— Да, это важное преступление, — сказала она робко и тихо, — надевать разные
чулки.
Обломов схватил шляпу.
— Нет сил! — сказал он. — И вы хотите, чтоб мне было ловко! Я разлюблю Андрея…
Он и это сказал вам?
— Он сегодня ужасно рассмешил меня этим, — прибавила Ольга, — он все смешит.
Простите, не буду, не буду, и глядеть постараюсь на вас иначе…
Она сделала лукаво-серьезную мину.
— Все это еще во-первых, — продолжала она, — ну, я не гляжу по-вчерашнему, стало
быть вам теперь свободно, легко. Следует: во-вторых что надо сделать, чтоб вы не
соскучились?
Он глядел прямо в ее серо-голубые, ласковые глаза.
— Вот вы сами смотрите на меня теперь как-то странно… — сказала она.
Он в самом деле смотрел на нее как будто не глазами, а мыслью, всей своей волей, как
магнетизер, но смотрел невольно, не имея силы не смотреть.
«Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете! — думал он, глядя на
нее почти испуганными глазами. — Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе
блестит что-то… душа, должно быть! Улыбку можно читать, как книгу, за улыбкой эти зубы
и вся голова… как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышит
ароматом»…
«Да, я что-то добываю из нее, — думал он, — из нее что-то переходит в меня. У сердца,
вот здесь, начинает будто кипеть и биться… Тут я чувствую что-то лишнее, чего, кажется, не
было… Боже мой, какое счастье смотреть на нее! Даже дышать тяжело».
У него вихрем неслись эти мысли, и он все смотрел на нее, как смотрят в бесконечную
даль, в бездонную пропасть, с самозабвением, с негой.
— Да полноте, мсьё Обломов, теперь как вы сами смотрите на меня! — говорила она,
застенчиво отворачивая голову, но любопытство превозмогало, и она не сводила глаз с его
лица.
Он не слышал ничего.
Он в самом деле все глядел и не слыхал ее слов и молча поверял, что в нем делается,
дотронулся до головы — там тоже что-то волнуется, несется с быстротой. Он не успевает
ловить мыслей: точно стая птиц, порхнули они, а у сердца, в левом боку, как будто болит.
— Не смотрите же на меня так странно, — сказала она, — мне тоже неловко… И вы,
верно, хотите добыть что-нибудь из моей души…
— Что я могу добыть у вас? — машинально спросил он.
— У меня тоже есть планы, начатые и неконченные, — отвечала она.
Он очнулся от этого намека на его неконченный план.
— Странно! — заметил он. — Вы злы, а взгляд у вас добрый. Недаром говорят, что
женщинам верить нельзя: они лгут и с умыслом — языком, и без умысла — взглядом,
улыбкой, румянцем, даже обмороками…
Она не дала усилиться впечатлению, тихо взяла у него шляпу и сама села на стул.
— Не стану, не стану, — живо повторила она. — Ах! простите, несносный язык! Но,
ей-богу, это не насмешка! — почти пропела она, и в пении этой фразы задрожало чувство.
Обломов успокоился.
— Этот Андрей!.. — с упреком произнес он.