Page 130 - Обломов

работы, — да полежать дня три, особенно на спине, непременно сядет ячмень.
«Ду…р…р…ак!» — грянуло внутри Обломова обращение к Захару.
— Что это вы работаете? — спросил он, чтоб переменить разговор.
— Сонетку, — сказала она, развертывая свиток канвы и показав ему узор, — барону.
Хорошо?
— Да, очень хорошо, узор очень мил. Это ветка сирени?
— Кажется… да, — небрежно отвечала она. — Я выбрала наугад, какой попался… —
и, покраснев немного, проворно свернула канву.
«Однако это скучно, если это так продолжится, если из нее ничего добыть нельзя, —
думал он. — Другой — Штольц, например, — добыл бы, а я не умею».
Он нахмурился и сонно смотрел вокруг. Она посмотрела на него, потом положила
работу в корзинку.
— Пойдемте до рощи, — сказала она, давая ему нести корзинку, сама распустила
зонтик, оправила платье и пошла.
— Отчего вы не веселы? — опросила она.
— Не знаю, Ольга Сергеевна. Да отчего мне веселиться? И как?
— Занимайтесь, будьте чаще с людьми.
— Заниматься! Заниматься можно, когда есть цель. Какая у меня цель? Нет ее.
— Цель — жить.
— Когда не знаешь, для чего живешь, так живешь как-нибудь, день за днем, радуешься,
что день прошел, что ночь прошла, и во сне погрузишь скучный вопрос о том, зачем жил
этот день, зачем будешь жить завтра.
Она слушала молча, с строгим взглядом, в сдвинутых бровях таилась суровость, в
линии губ, как змей, ползала не то недоверчивость, не то пренебрежение…
— Зачем жил! — повторила она. — Разве может быть чье-нибудь существование
ненужным?
— Может. Например, мое, — сказал он.
— Вы до сих пор не знаете, где цель вашей жизни? — спросила она остановясь. — Я не
верю: вы клевещете на себя, иначе бы вы не стоили жизни…
— Я уж прошел то место, где она должна быть, и впереди больше ничего нет.
Он вздохнул, а она улыбнулась.
— Ничего нет? — вопросительно повторила она, но живо, весело, со смехом, как будто
не веря ему и предвидя, что есть у него что-то впереди.
— Смейтесь, — продолжал он, — а это так!
Она тихо шла вперед, наклонив голову.
— Для чего, для кого я буду жить? — говорил он, едучи за ней. — Чего искать, на что
направить мысль, намерения? Цвет жизни опал, остались только шипы.
Они шли тихо, она слушала рассеянно, мимоходом сорвала ветку сирени и, не глядя на
него, подала ему.
— Что это? — спросил он оторопев.
— Вы видите — ветка.
— Какая ветка? — говорил он, глядя на нее во все глаза.
— Сиреневая.
— Знаю… но что она значит?
— Цвет жизни и…
Он остановился, она тоже.
— И?.. — повторил он вопросительно.
— Мою досаду, — сказала она, глядя на него прямо, сосредоточенным взглядом, и
улыбка говорила, что она знает, что делает.
Облако непроницаемости слетело с нее. Взгляд ее был говорящ и понятен. Она как
будто нарочно открыла известную страницу книги и позволила прочесть заветное место.
— Стало быть, я могу надеяться… — вдруг, радостно вспыхнув, сказал он.