Page 142 - Обломов

— Они по деревне пошли, велели сказать, что если вы кончили книжку, так чтоб
пожаловали в сад часу во втором.
Она ушла.
„Нет, не пойду… зачем раздражать чувство, когда все должно быть кончено?..“ —
думал Обломов, направляясь в деревню.
Он издали видел, как Ольга шла по горе, как догнала ее Катя и отдала письмо, видел,
как Ольга на минуту остановилась, посмотрела на письмо, подумала, потом кивнула Кате и
вошла в аллею парка.
Обломов пошел в обход, мимо горы, с другого конца вошел в ту же аллею и, дойдя до
середины, сел в траве, между кустами, и ждал.
„Она пройдет здесь, — думал он, — я только погляжу незаметно, что она, и удалюсь
навсегда“.
Он ждал с замирающим сердцем ее шагов. Нет, тихо. Природа жила деятельною
жизнью, вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось, лежит в торжественном
покое.
Между тем в траве все двигалось, ползало, суетилось. Вон муравьи бегут в разные
стороны так хлопотливо и суетливо, сталкиваются, разбегаются, торопятся, все равно как
посмотреть с высоты на какой-нибудь людской рынок: те же кучки, та же толкотня, так же
гомозится народ.
Вот шмель жужжит около цветка и вползает в его чашечку, вот мухи кучей лепятся
около выступившей капли сока на трещине липы, вот птица где-то в чаще давно все
повторяет один и тот же звук, может быть зовет другую.
Вот две бабочки, вертясь друг около друга в воздухе, опрометью, как в вальсе, мчатся
около древесных стволов. Трава сильно пахнет, из нее раздается неумолкаемый треск…
„Какая тут возня! — думал Обломов, вглядываясь в эту суету и вслушиваясь в мелкий
шум природы. — А снаружи так все тихо, покойно!..“
А шагов все не слыхать. Наконец, вот… „Ох! — вздохнул Обломов, тихонько раздвигая
ветви. — Она, она… Что это? плачет! Боже мой!“
Ольга шла тихо и утирала платком слезы, но едва оботрет, являются новые. Она
стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может. Обломов не видал никогда
слез Ольги, он не ожидал их, и они будто обожгли его, но так, что ему от того было не
горячо, а тепло.
Он быстро пошел за ней.
— Ольга, Ольга! — нежно говорил он, следуя за ней.
Она вздрогнула, оглянулась, поглядела на него с удивлением, потом отвернулась и
пошла дальше.
Он пошел рядом с ней.
— Вы плачете? — сказал он.
У ней слезы полились сильнее. Она уже не могла удержать их и прижала платок к лицу,
разразилась рыданием и села на первую скамью.
— Что я наделал! — шептал он с ужасом, взяв ее руку и стараясь оторвать от лица.
— Оставьте меня! — проговорила она. — Уйдите! Зачем вы здесь? Я знаю, что я не
должна плакать: о чем? Вы правы: да, все может случиться.
— Что делать, чтоб не было этих слез? — спрашивал он, став перед ней на колени. —
Говорите, приказывайте: я готов на все…
— Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не в вашей власти… Вы не так
сильны! Пустите! — говорила она, махая себе платком в лицо.
Он посмотрел на нее и мысленно читал себе проклятия.
— Несчастное письмо! — произнес он с раскаянием.
Она открыла рабочую корзинку, вынула письмо и подала ему.
— Возьмите, — сказала она, — и унесите его с собой, чтоб мне долго еще не плакать,
глядя на него.