Page 137 - Обломов

Он указал на сердце.
— Люблю, люблю, люблю — вот вам на трое суток запаса! — сказала она, вставая со
скамьи.
— Вы все шутите, а мне-то каково! — вздохнув, заметил он, спускаясь с нею с горы.
Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных варьяциях. Свидания,
разговоры — все это была одна песнь, одни звуки, один свет, который горел ярко, и только
преломлялись и дробились лучи его на розовые, на зеленые, на палевые и трепетали в
окружавшей их атмосфере. Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел
один, мотив звучал все тот же.
И он, и она прислушивались к этим звукам, уловляли их и спешили выпевать, что
каждый слышит, друг перед другом, не подозревая, что завтра зазвучат другие звуки, явятся
иные лучи, и забывая на другой день, что вчера было пение другое.
Она одевала излияния сердца в те краски, какими горело ее воображение в настоящий
момент, и веровала, что они верны природе, и спешила в невинном и бессознательном
кокетстве явиться в прекрасном уборе перед глазами своего друга.
Он веровал еще больше в эти волшебные звуки, в обаятельный свет и спешил предстать
перед ней во всеоружии страсти, показать ей весь блеск и всю силу огня, который пожирал
его душу.
Они не лгали ни перед собой, ни друг другу: они выдавали то, что говорило сердце, а
голос его проходил чрез воображение.
Обломову нужды, в сущности, не было, являлась ли Ольга Корделией и осталась ли бы
верна этому образу или пошла бы новой тропой и преобразилась в другое видение, лишь бы
она являлась в тех же красках и лучах, в каких она жила в его сердце, лишь бы ему было
хорошо.
И Ольга не справлялась, поднимет ли страстный друг ее перчатку, если б она бросила
ее в пасть ко льву, бросится ли для нее в бездну, лишь бы она видела симптомы этой страсти,
лишь бы он оставался верен идеалу мужчины, и притом мужчины, просыпающегося чрез нее
к жизни, лишь бы от луча ее взгляда, от ее улыбки горел огонь бодрости в нем и он не
переставал бы видеть в ней цель жизни.
И поэтому в мелькнувшем образе Корделии, в огне страсти Обломова отразилось
только одно мгновение, одно эфемерное дыхание любви, одно ее утро, один прихотливый
узор. А завтра, завтра блеснет уже другое, может быть такое же прекрасное, но все-таки
другое…

X

Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил глазами
закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая взгляда от
зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, думая только о возвращении на завтра
тепла и света.
Он лежал на спине и наслаждался последними следами вчерашнего свидания. «Люблю,
люблю, люблю», — дрожало еще в его ушах лучше всякого пения Ольги, еще на нем
покоились последние лучи ее глубокого взгляда. Он дочитывал в нем смысл, определял
степень ее любви и стал было забываться сном, как вдруг…
Завтра утром Обломов встал бледный и мрачный, на лице следы бессонницы, лоб весь
в морщинах, в глазах нет огня, нет желаний. Гордость, веселый, бодрый взгляд, умеренная,
сознательная торопливость движений занятого человека — все пропало.
Он вяло напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел к столу, задумчиво закурил
сигару и сел на диван. Прежде бы он лег, но теперь отвык и его даже не тянуло к подушке,
однакож он уперся локтем в нее — признак, намекавший на прежние наклонности.
Он был мрачен, иногда вздыхал, вдруг пожимал плечами, качал с сокрушением