Page 140 - Обломов

„Люблю, люблю, люблю!“ — сказали вы вчера. „Нет, нет, нет!“ — твердо отвечаю я.
Вы не любите меня, но вы не лжете — спешу прибавить, — не обманываете меня, вы
не можете сказать да, когда в вас говорит нет. Я только хочу доказать вам, что ваше
настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая, это только бессознательная
потребность любить, которая, за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит
фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к
другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках. Мне с самого начала
следовало бы строго сказать вам: „Вы ошиблись, перед вами не тот, кого вы ждали, о ком
мечтали. Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь, вам будет досадно и стыдно за свою
ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль“, — вот что следовало бы мне сказать вам,
если б я от природы был попрозорливее умом и пободрее душой, если б, наконец, был
искреннее… Я и говорил, но, помните, как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не
случилось, я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не
слушать и не верить, а сам торопился видеться с вами и думал: „Когда-то еще другой придет,
я пока счастлив“. Вот она, логика увлечения и страстей.
Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться —
сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром
я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет
мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда
бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
Зачем же я пишу? Зачем не пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами
растет с каждым днем, а видеться не следует? Сказать это вам в лицо — достанет ли духу,
сами посудите! Иногда я и хочу сказать что-то похожее на это, а говорю совсем другое.
Может быть, на лице вашем выразилась бы печаль (если правда, что вам нескучно было со
мной), или вы, не поняв моих добрых намерений, оскорбились бы: ни того, ни другого я не
перенесу, заговорю опять не то, и честные намерения разлетятся в прах и кончатся уговором
видеться на другой день. Теперь, без вас, совсем не то: ваших кротких глаз, доброго,
хорошенького личика нет передо мной, бумага терпит и молчит, и я пишу покойно (лгу): мы
не увидимся больше (не лгу).
Другой бы прибавил: пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не
драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление,
грусть. Вся эта драпировка скрывает обыкновенно умысел глубже пустить корни на почве
чувства, а я хочу истребить и в вас и в себе семена его. Да и плакать пристало или
соблазнителям, которые ищут уловить фразами неосторожное самолюбие женщин, или
томным мечтателям. Я говорю это, прощаясь, как прощаются с добрым другом, отпуская его
в далекий путь. Недели чрез три, чрез месяц было бы поздно, трудно: любовь делает
неимоверные успехи, это душевный антонов огонь. И теперь я уже ни на что не похож, не
считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю: видел — не
видел, увижу — не увижу, приходила — не пришла, придет… Все это к лицу молодости,
которая легко переносит и приятные и неприятные волнения, а мне к лицу покой, хотя
скучный, сонный, но он знаком мне, а с бурями я не управлюсь.
Многие бы удивились моему поступку: отчего бежит? скажут, другие будут смеяться
надо мной: пожалуй, я и на то решаюсь. Уж если я решаюсь не видаться с вами, значит на
все решаюсь.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей
жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его
довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит
руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как
испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с
той ветки, на которую сели невзначай!“
Обломов с одушевлением писал: перо летало по страницам. Глаза сияли, щеки горели.
Письмо вышло длинно, — как все любовные письма: любовники страх как болтливы.