Page 61 - Очарованный странник

Меня что-то сразу от всего этого, и особливо от этих однодворок, замутило, и сердце
мое сжалось.
"Что это, - спрашиваю его, - какая здесь станция?"
А он отвечает:
"Это ты здесь теперь будешь жить".
Я стала плакать, руки его целовать, чтобы не бросал меня тут, а он и не пожалел:
толкнул меня прочь и уехал...
Тут Грушенька умолкла и личико вниз спустила, а потом вздыхает и молвит:
- Уйти хотела; сто раз порывалась - нельзя: те девки-однодворки стерегут и глаз не
спущают... Томилась я, да, наконец, вздумала притвориться, и прикинулась беззаботною,
веселою, будто гулять захотела. Они меня гулять в лес берут, да все за мной смотрят, а я
смотрю по деревьям, по верхам ветвей да по кожуре примечаю - куда сторона на полдень, и
вздумала, как мне от этих девок уйти, и вчера то исполнила. Вчера после обеда вышла я с
ними на полянку, да и говорю:
"Давайте, - говорю, - ласковые, в жмурки по полянке бегать".
Они согласились.
"А наместо глаз, - говорю, - станем друг дружке руки назад вязать, чтобы задом
ловить".
Они и на то согласны.
Так и стали. Я первой руки за спину крепко-накрепко завязала, а с другою за куст
забежала, да и эту там спутала, а на ее крик третья бежит, я и третью у тех в глазах силком
скрутила; они кричать, а я, хоть тягостная, ударилась быстрей коня резвого: все по лесу да по
лесу и бежала целую ночь и наутро упала у старых бортей* в густой засаде. Тут подошел ко
мне старый старичок, говорит - неразборчиво шамкает, а сам весь в воску и ото всего от него
медом пахнет, и в желтых бровях пчелки ворочаются. Я ему сказала, что я тебя, Ивана
Северьяныча, видеть хочу, а он говорит:
"Кличь его, молодка, раз под ветер, а раз супротив ветра: он затоскует и пойдет тебя
искать, - вы и встретитесь". Дал он мне воды испить и медку на огурчике подкрепиться. Я
воды испила и огурчик съела, и опять пошла, и все тебя звала, как он велел, то по ветру, то
против ветра вот и встретились. Спасибо! - и обняла меня, и поцеловала, и говорит:
- Ты мне все равно что милый брат.
Я говорю:
- И ты мне все равно что сестра милая, - а у самого от чувства слезы пошли.
А она плачет и говорит:
- Знаю я, Иван Северьяныч, все знаю и разумею: один ты и любил меня, мил-сердечный
друг мой, ласковый. Докажи же мне теперь твою последнюю любовь, сделай, что я попрошу
тебя в этот страшный час.
- Говори, - отвечаю, - что тебе хочется?
- Нет; ты, - говорит - прежде поклянись чем страшнее в свете есть, что сделаешь, о чем
просить стану. Я ей своим спасеньем души поклялся, а она говорит:
- Это мало: ты это ради меня преступишь. Нет, ты, - говорит, - страшней поклянись.
- Ну, уже я, мол, страшнее этого ничего не могу придумать.
- Ну так я же, - говорит, - за тебя придумала, а ты за мной поспешай, говори и не
раздумывай.
Я сдуру пообещался, а она говорит:
- Ты мою душу прокляни так, как свою клял, если меня не послушаешь.
- Хорошо, - говорю, - и взял да ее душу проклял.
- Ну, так послушай же, - говорит, - теперь же стань поскорее душе моей за спасителя;
моих, - говорит, - больше сил нет так жить да мучиться, видючи его измену и надо мной
надругательство. Если я еще день проживу, я и его и ее порешу, а если их пожалею, себя
решу, то навек убью свою душеньку... Пожалей меня, родной мой, мой миленый брат; ударь
меня раз ножом против сердца.